Экспериментальный фильм

Для нас обоих это было травматично – но роды это всегда травма. В прежние времена мы оба, скорее всего, погибли бы. На самом деле я пытаюсь сказать вот что: я никогда не испытывала злобы к ребенку, ставшему причиной всех этих мучений, не страдала от послеродовой депрессии (в отличие от своих подруг), не винила его за боль и невосполнимый урон, причиненный моему телу, за уродливый шрам, оказавшийся вдвое длиннее обычного. Живот у меня так обвис, что промыть шрам без посторонней помощи было невозможно, и он почти сразу инфицировался.

Кларк был моим ребенком, и, едва он появился на свет, я осознала, что он является частью меня. Мы практически не разлучались, в течение многих месяцев мы спали в одной кровати, если изредка я выпускала его из рук, нас разделяло расстояние всего в несколько футов. Кларк рано начал улыбаться, рано начал смеяться, рано начал ползать. Когда я хотела его убаюкать, я клала рядом с ним что-нибудь из своей одежды, зная, что мой запах подействует на него успокоительно. Когда он слышал мой голос, в его глазах вспыхивала радость. Я никогда не сомневалась в том, что он меня любит. И уж тем более не сомневалась в том, что я люблю его.

Однако в тяжелые моменты я сознаю с пронзительной остротой: львиная доля нашей родительской привязанности направлена на ребенка, которого мы хотим получить, ребенка, которого, как нам кажется, мы заслуживаем, а не на того, которого получили в действительности. Не сомневаюсь, мама и папа ожидали вовсе не такую дочку, как я. Кто будет мечтать о девочке, которая постоянно пребывает в меланхолии, девочке, чей разум блуждает неведомо где, девочке, которой реальная жизнь представляется скопищем кошмаров. Девочке, которая хотела на все наложить фильтр вымысла и притвориться, что реальность выглядит по-другому, чтобы сделать выносимым это разочарование: наш ограниченный, выборочный опыт, ловушка разрушающейся оболочки, способность в основном воспринять только конечность всего – даже в моменты наслаждения.

Мечты о будущем Кларка, приходившие, когда он был младенцем … Все они безвозвратно развеялись. Все, что мне осталось, – настоящее. Иногда оно кажется невыносимым, но на самом деле это не так. В этом мире нет ничего невыносимого. Грустно, но правда.

– Дам тебе пенни, если скажешь, о чем думаешь, – улыбнулся Саймон, встретив мой взгляд.

– Не хочу попусту тратить твои деньги, – покачала я головой.

– Мои деньги, мне и решать, как их тратить.

– Ладно, ладно. Не удивительно, что мы вечно не можем вовремя выплатить налоги.

Мы уже выяснили, что в кинотеатрах Торонто не идет ни одного фильма, ради которого стоило бы два часа высидеть в кресле, и решили, что лучший вариант для сегодняшнего вечера – ассорти из суши-роллов и бобы эдамаме, в сопровождении легкого флирта. За этим должно было последовать все, что мы в эту неделю записали на PVR [10],– тоже неплохой способ скрасить часок-другой. Однако по дороге домой я обнаружила, что в мыслях упорно возвращаюсь к маме, с которой нам никак не удается друг друга понять. Причина этого непонимания была для меня очевидна. Каждая из нас абсолютно уверена, что лучше разбирается в жизни, в человеческих отношениях, в том, что нужно Кларку. И конечно, каждая из нас слишком хорошо знает, что нужно другой.

– Все, что я хочу, – чтобы она признала, что, возможно, иногда я знаю, о чем говорю, – сказала я Саймону, закрывая двери квартиры. В ответ он пожал плечами, метнулся в кухню поставить чайник, а вернувшись, произнес:

– Но ведь она желает добра Кларку, верно? И не ее вина, что она не представляет, что для него добро, а что зло. Как и все мы. Это неизведанная территория, по которой мы все передвигаемся на ощупь – и мы с тобой, и сам Кларк.

– Да…

– Вот видишь. – Повисла пауза. Струйка пара из носика чайника поднималась все выше. – Ты обижаешься на Ли, потому что она считает, что лучше знает, как воспитывать Кларка, верно? Постоянно требует, чтобы ты на него не давила. Говоря откровенно, по этому вопросу я склонен согласиться с ней. Кларк прежде всего ребенок, и об этом надо помнить. Для детей самоконтроль – серьезная проблема.

– Дети имеют обыкновение взрослеть. Кларк может остаться таким на всю жизнь.

– Он тоже повзрослеет. Возможно, медленнее, чем другие дети.

– Возможно?

– Откуда нам с тобой знать! Человек способен совершать резкие скачки в своем развитии. Он аутист, но это вовсе не значит, что он дурак. Одно тебе могу сказать точно – совершенно не важно, сколько времени займет этот процесс. Настанет день, когда он станет взрослым. А это означает, что ему придется жить в реальном мире, и с этим ничего не поделаешь.

– Все это верно. Но… – Я помедлила. – Мы не сможем быть рядом с ним всегда. Настанет день, когда мы уйдем. И мама тоже, еще раньше, чем мы. Он останется в этом мире совсем один.

– И что тебя пугает, Луиз? Думаешь, кроме нас его никто не будет любить? Да ты посмотри на него, какой он обаятельный.

– Он такой наивный.

– Ты говоришь так, словно это недостаток.