Эксперименты империи. Адат, шариат и производство знаний в Казахской степи

С учетом сложившихся обстоятельств мы предлагаем рассматривать события на Сырдарье в период с 1853 по 1864 г. в рамках теории фронтира, т. е. сложной контактной зоны, процессы и отношения в пределах которой не были строго регламентированы и в силу этого подвергались динамичным политическим, экономическим, социальным, культурным и иным влияниям. Особенности существования зоны, которую мы называем сырдарьинским фронтиром, определялись рядом условий. Во-первых, показательна была социальная и этническая неоднородность местных обществ — кочевые и оседлые казахи, кокандцы, хивинцы, бухарцы, военные гарнизоны, русские переселенцы, торговые караваны, двигавшиеся из разных регионов Центральной Азии, Среднего Востока и внутренних губерний Российской империи. Во-вторых, большая удаленность от крупных административных и политических пунктов сырдарьинской периферии (расстояние от форта Перовский до Оренбурга составляло 1322 км, до Санкт-Петербурга — 3516 км) часто вынуждала местные власти действовать по ситуации, а не ждать инициатив из центра. В-третьих, в 1840–1850‐е гг. колониальные притязания еще не обеспечивались большим военным присутствием и значительной силой оружия, и это было очень существенно[545]. Попытки усилить сырдарьинскую линию при помощи дополнительных военных контингентов не приносили заметного успеха. Так, после взятия Ак-Мечети на Сырдарью были передислоцированы башкирские строительные батальоны. Однако уже через несколько лет солдаты стали дезертировать в казахские аулы[546]. Важным обстоятельством было и соседство между Российской империей, Кокандским и Хивинским ханствами. Оно обострялось проблемой демаркации границы, а также невозможностью полностью контролировать казахские родоплеменные группы, передвигавшиеся вдоль Сырдарьи. При этом мы должны понимать, что количественный и качественный состав участников фронтирной истории был разнообразен, здесь действовали не только Российская империя, центральноазиатские ханства и казахи, а переплетались интересы и тактики множества групп и политических элит. С одной стороны, находились местные русские чиновники, взгляды и действия которых могли отличаться от мнений их начальников в Оренбурге и Санкт-Петербурге. С другой стороны, еще более противоречивой была ситуация в Хивинском ханстве, так как его административная структура не была централизованной, прежде всего с точки зрения отношений между центром и периферией. Это порой позволяло высокопоставленным хивинским чиновникам (хакимам[547], мехтерам[548], диванбеги[549]) действовать самостоятельно — речь идет о политических интригах в целях усиления собственных властных позиций и вплоть до ведения переговоров с русскими администраторами по урегулированию разногласий на сырдарьинском фронтире. Так как последнее замечание является крайне важным для контекстуализации событий на Сырдарье, проиллюстрируем сказанное двумя примерами, условно назвав их хивинским и российским вариантами. Начнем с хивинского случая. В 1846 г. казахский султан Ермухаммед Касымов (Илекей) получил фирман от хивинского хана Мухаммад-Амина, позволявший ему управлять казахами в районе нижнего течения Сырдарьи и собирать закят в пользу Хивы[550]. Такие назначения были удобным средством контроля за казахскими кочевыми группами[551], которые, перемещаясь на большие расстояния, лишь формально признавали власть хивинского хана. Поэтому нет сомнений, что продвижение казахской элиты на ключевые позиции в административной системе центральноазиатских ханств не было каким-то чрезвычайным событием. Однако контекст подобных назначений имел более сложный характер, чем это может показаться на первый взгляд. Важную роль в получении ханского фирмана Илекеем сыграл влиятельный чиновник Мухаммад-Якуб-мехтер, который с помощью возвышения этого казахского султана сместил своего противника Бек-Джана-Нияза диванбеги — высокопоставленного чиновника, находившегося при дворе хивинского хана. Спустя несколько лет этот диванбеги спровоцировал новую политическую интригу, в ходе которой добился ареста Илекея и тем самым вернул себе расположение хивинского хана, заняв прежнюю позицию при дворе[552]. Несмотря на это, властные притязания Е. Касымова не ослабли. В 1852 г. он смог бежать из-под ареста на территорию Казахской степи, находившуюся под Российским управлением. Имперские власти, заинтересованные в том, чтобы контролировать действия казахов в районе нижнего течения Сырдарьи, сделали Ермухаммеда Касымова управляющим шомекеевским родом[553]. Эта история показывает нам два момента. Мы видим, во-первых, что властные отношения в Хиве имели гибкий характер. В ходе конкуренции за те или иные должности чиновники, находившиеся при дворе хивинского хана, могли использовать разные ресурсы, в том числе вовлекать влиятельных представителей казахской знати, которые играли важную для Хивы роль в системе управления отдаленными регионами ханства[554]; во-вторых, что фронтирный контекст создает выгодные условия для выхода за пределы одного сценария властных отношений и гибкой адаптации к другому: лишившись должности и авторитета в Хиве, Илекей спустя некоторое время возвращает значительную часть своего прежнего влияния на казахов, признав себя подданным Российской империи.