Эксперименты империи. Адат, шариат и производство знаний в Казахской степи

В июле 1854 г., спустя некоторое время после образования Сыр-Дарьинской линии, был подписан Высочайший указ об учреждении командования этим стратегическим рубежом империи на юго-востоке[559]. Через два года, 14 августа 1856 г., принимается к исполнению еще один важный документ — «Инструкция командующему Сыр-Дарьинской линией и пограничному чиновнику МИД»[560]. Эти документы должны были в виде опыта в течение нескольких лет регламентировать вопросы управления территорией, которую пыталась контролировать Российская империя на Сырдарье[561]. Согласно замыслу В. А. Перовского, автора инструкции при участии чиновников ОПК В. В. Григорьева, В. Н. Плотникова и др.[562], главные функции управления на Сырдарье находились в руках командующего линией и старшего чиновника МИД. Каждый из них имел небольшой штат сотрудников, в который входили офицеры, помощники, письмоводители и переводчики. Местное управление возлагалось в основном на казахских чиновников[563]. Командующий линией и старший чиновник должны были сами подбирать кадры, доводя свои решения до сведения генерал-губернатора в Оренбурге. Бумаги И. Я. Осмоловского показывают, что империя на Сырдарье эффективно использовала свой прежний опыт кооптации местных элит. Здесь не только работала уже отлаженная система подотчетных людей[564], но и делались попытки использовать выгоды самой фронтирной ситуации, например гарантирование статус-кво казахской управленческой элиты, находившейся под контролем Хивинского и Кокандского ханств и сохранявшей при смене политического сюзерена значительную долю своих социальных и властных привилегий.

Обязанности казахских чиновников заключались в полицейском надзоре, организации кибиточного сбора, судопроизводстве по обычному праву. Пытаясь примериться к особенностям местного управления, инструкция предписывала делопроизводство вести словесно, избегая переписки[565]. При этом официальный статус казахского языка сохранялся не только при взаимодействии со старшим чиновником, но и при ведении самими казахами всех местных дел и судебных разбирательств[566]. Такая ситуация заметно отличалась от других регионов Казахской степи, где статус татарского языка в качестве связующего элемента в имперской бюрократической системе оспаривался редко[567]. В этом контексте можно допустить, что отдельные пункты инструкции были близки к идеи коренизации[568], которая в 1860‐е гг. стала постепенно сходить на нет, что в свою очередь было связано с интеграцией региона в административно-политическую систему Российской империи, крестьянской и казачьей колонизацией, усилением российского военного контингента в целях продвижения вглубь Центральной Азии.

Одним из самых сложных вопросов была проблема организации судопроизводства. Нет сомнений, что при составлении инструкции 1856 г. использовалось Положение по управлению оренбургскими казахами 1844 г. Однако его правовая часть была значительно видоизменена. Начнем с того, что все важные дела (на сумму, превышающую 30 рублей серебром)[569] следовало разбирать не в ОПК[570], а у старшего чиновника МИД, который в этих случаях должен был отдавать предпочтение обычному праву. Место русского закона оговаривалось ситуацией, когда обе стороны судебного разбирательства будут настаивать на его применении. Кроме того, инструкция позволяла И. Я. Осмоловскому быть апелляционной стороной и в то же время самостоятельно выбирать правовых посредников, т. е. контролировать суд биев[571]. Таким образом, старший чиновник должен был не только координировать всю вертикаль судебной власти, но и разбираться в ее процессуальных особенностях. Поступая так, В. А. Перовский и другие авторы инструкции стремились к возможному упрощению судопроизводства. Пытаясь исправить ошибки, допущенные ОПК, инструкция усиливала централизацию судебной власти в одних руках и вводила в употребление более ясные представления об акторах правового разбирательства. Например, понятие «словесный мировой суд», применяемое в Положении 1844 г.[572], было заменено прежними категориями — судом биев[573], однако по существу документ не вносил глобальных изменений, скорее делалась подмена понятий. Согласно инструкции, бии, как и заседатели словесного мирового суда, становились скорее русскими чиновниками, чем независимыми правовыми экспертами. С другой стороны, ссылка на учет правового разнообразия (адат и русские законы) прозвучала как некое очевидное явление. Это предполагало, что не только старший чиновник, но и лица, которых он может задействовать в судопроизводстве, потенциально были готовы к введению той юридической практики (использование российскими чиновниками казахского обычного права), которая не основывалась на успешном опыте, в том числе и в годы подготовки кодификационных проектов в первой половине XIX в.