Эксперименты империи. Адат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Для ответа на поставленные вопросы мы рассмотрим несколько историй правовых разбирательств. При этом читатель должен понять, что наряду с процессуальными особенностями нас интересуют и поведенческие стратегии акторов колониальной ситуации — русских чиновников, биев, султанов, обычных людей. Первая история в основном обращает наше внимание на проблему власти и контроля в колониальном контексте. Начнем с того, что в 1858 г. Каинбай Яйсанбаев подал жалобу на имя оренбургского и самарского генерал-губернатора А. А. Катенина, в которой требовал от некоего Аксары Аблаева вернуть калым, выплаченный за его дочь Якшыкызы[582]: якобы Аблаев нарушил условия брачного договора и выдал дочь не за него, Яйсанбаева, а за другого человека. Генерал-губернатор передал иск правителю Средней части Зауральской Орды султану Мухаммеджану Баймухаммедову. Тот, выяснив, что Аблаев кочует на Сырдарье, поручил произвести разбирательство бию Улубеку Таимову[583] и помощнику И. Я. Осмоловского поручику Губскому. Однако ни Губский, ни Таимов не предприняли каких-либо активных действий, чтобы решить вопрос. По этой причине Яйсанбаев через год снова напомнил о своей просьбе, но уже не генерал-губернатору, а М. Баймухаммедову. Правитель Средней части Зауральской Орды на этот раз задействовал другого русского чиновника — есаула Ю. И. Карамышева[584], предписав ему при вынесении заключения по иску Яйсанбаева руководствоваться нормами обычного права[585]. Приступив к следствию, Ю. И. Карамышев спустя некоторое время должен был констатировать, что претензию Яйсанбаева удовлетворить не может, так как его обидчик Аблаев уже не кочует на Сырдарье, а переместился в хивинские владения[586]. Очевидно, что Яйсанбаев, столкнувшись с бюрократическими проволочками и новыми непредвиденными трудностями, не оставлял усилий решить это дело в свою пользу. В конце концов его жалоба попала на стол к И. Я. Осмоловскому. Изучив все обстоятельства случившегося, начальник сырдарьинских казахов пришел в недоумение: почему правитель Средней части Зауральской Орды присвоил себе власть, которая ему не принадлежит? Заявив, что «все почетные бии и ордынцы, кочующие на Сырдарье», подчиняются только ему, И. Я. Осмоловский настаивал на том, что султан-правитель не имел права вмешиваться в это дело, тем более поручать его кому-либо, включая русских чиновников[587]. Опасался ли И. Я. Осмоловский, что запутанность этого разбирательства подорвет контроль и власть империи на Сырдарье? Чтобы с этим разобраться, попробуем прояснить контекст описываемых событий. Начнем с одного из главных действующих лиц — султана М. Баймухаммедова. Проанализировав его поступок, мы не думаем, что он стремился сознательно превысить свою власть, cкорее бюрократическому замешательству способствовали текущие обстоятельства. Очевидно, что каждая из сторон судебного разбирательства имела свои представления о том, как соотнести логику имперских реформ с обстоятельствами на месте. А. А. Катенин, пришедший на смену В. А. Перовскому, решил не обременять себя очередной бюрократической проблемой и без промедления передал иск своему подчиненному — султану М. Баймухаммедову. Таким образом, генерал-губернатор не стал разбираться в особенностях действующего имперского законодательства по отношению к казахам, а реализовал обычный бюрократический подход, переложив ответственность за дальнейший ход дела на плечи подчиненного. С формальной точки зрения А. А. Катенин не мог поступить иначе, так как за правителем Средней части Зауральской Орды был закреплен контроль над казахами кичкене-чиклинского рода, к которому принадлежал Аблаев. Однако генерал-губернатор не учитывал того, что кичкене-чиклинский род кочевал не только в районе Уральского укрепления, где находилась ставка правителя Средней части Зауральской Орды, но и возле Аральского укрепления[588], казахи которого должны были руководствоваться инструкцией 1856 г., а не Положением 1844 г. Более того, обидчик Яйсанбаева свободно перекочевал на территорию Хивинского ханства, т. е. вышел за пределы одного правового режима и попал в другое юридическое поле, подорвав тем самым представление оренбургских чиновников о существовании каких-то фиксированных рамок колониальной юстиции. В отличие от генерал-губернатора, оценка ситуации М. Баймухаммедовым, основанная на большом опыте практического регулирования местных дел, была более гибкой. Он попытался найти в сложившихся обстоятельствах компромисс, поэтому поручил разбирательство одновременно и бию кичкене-чиклинского рода (т. е. это действие должно было стать формальным по отношению к генерал-губернатору), и русскому чиновнику. Передача этого же иска через некоторое время другому русскому чиновнику — есаулу Карамышеву — с предписанием разобрать его на основании адата еще больше убеждает нас в том, что султан-правитель не навязывал собственных правил игры, обусловленных представлениями о некоей казахской традиции или властными амбициями, а перестраховывался, желая одновременно сохранить хорошие отношения с Оренбургом и интегрироваться в колониальный контекст на периферии. Султан понимал, что использование адата русскими чиновниками — лишь механизм для колониального управления, а не сознательная политика поддержки местного права.