Эксперт № 20 (2014)

Наибольшую известность приобрела японская программа, подробности которой были раскрыты в материалах судебного процесса над ее участниками и документальных книгах Моримура Сэйити, Михаила и Надежды Супотницких. В 1935–1936 годах в Маньчжурии по приказу императора Хирохиту были развернуты два секретных формирования, получивших кодовые наименования «отряд 731» и «отряд 100». Параллельно с ними в Центральном и Южном Китае работали аналогичные отряды «Нами» и «Эй». Только в отряде 731 было более 3 тыс. сотрудников, включая виднейших бактериологов Японии. Их задачей было создание бактериологического оружия для борьбы с СССР, Китаем и Монголией. Спецформирование получило серьезную производственную базу, позволявшую по показаниям сотрудников ежемесячно изготавливать до 300 кг бактерий чумы, и солидное финансирование.

Японцы вели работы над использованием возбудителей чумы, холеры, газовой гангрены, сибирской язвы, брюшного тифа. Опыты проводились не только на животных, но и на советских и китайских пленных, именуемых «бревнами», для которых была организована внутренняя тюрьма на 300–400 человек. Расход «бревен» составлял не менее 600 штук в год. В отряде 731 было 4,5 тыс. питомников для разведения блох, позволявших получать десятки миллионов паразитов. Для этого использовались десятки тысяч крыс и мышей, заготовляемых Квантунской армией.

Но вопреки радужным ожиданиям японцы столкнулись с множеством проблем. Они сделали ставку на чуму. Страх перед ее былыми эпидемиями заставил европейские страны в начале 1930-х годов исключить чумную палочку из разработок бактериологического оружия. Руководитель программы, талантливый ученый Исии Сиро, решил: поскольку бактерии чумы не являются объектом исследований в Европе, то европейцы в принципе не могут иметь надежных средств защиты от них. Однако чумная палочка в лабораторных условиях быстро теряла свои вирулентные свойства. Приходилось культивировать ее на «бревнах». Японцам удалось снизить инфицирующую дозу возбудителя чумы для людей примерно в 60 раз. Но платой за рост вирулентности стала нестабильность: бактерии могли терять свои свойства при производстве, хранении и применении.

«Вирулентность возбудителя чумы надо было сохранять до момента его проникновения в организм жертвы. И по мере решения этой задачи в технологической цепочке создания запасов биологического оружия “мощное оружие бедных” стало стремительно дорожать, а его мощность — вызывать сомнения у “низших чинов” отряда. Первоначальная идея распыления бактерий с самолетов не сработала — люди не заражались. Пришлось использовать зараженных блох в керамических авиабомбах. Но заразить блоху можно только от чумной крысы на непродолжительной стадии сепсиса. А для активности насекомых нужны были определенная температура и влажность. Зараженные блохи долго не жили, требовались все новые партии насекомых и крыс. Блохи задыхались в боеприпасах, при их подрыве в большинстве своем погибали, при падении на цель оставшиеся в живых ломали лапки. Для продолжения работ требовалось все больше “бревен”, экспериментальных животных, научных сотрудников и других ресурсов, дефицитных во время войны. В итоге Исии так и не успел ни получить боеприпасы, пригодные для массового поражения войск и населения противника, ни разработать эффективную вакцину, защищающую от чумы, — рассказывает Михаил Супотницкий , военный микробиолог, полковник медслужбы запаса. — При этом советские микробиологи опередили японцев. Еще за год до Великой Отечественной у нас была запущена в массовое производство живая чумная сухая вакцина. Когда в 1945 году началось советское наступление в Маньчжурии, 99,9 процента личного состава было привито ею. Наши войска проходили по районам, где в это время свирепствовали эпидемии легочной и бубонной чумы, но ни один советский солдат ими не заболел».

Однако деятельность японских спецотрядов принесла свою пользу. Помимо обширных бактериологических опытов они наработали большое число данных по экстремальным состояниям. «Бревна» испытывали на выживаемость в центрифуге, под рентгеновским излучением, проводилось большое число экспериментов по обморожениям, замене человеческой крови кровью обезьян и лошадей, устойчивости к ядам и электротоку, удалению отдельных органов. Это во многом послужило прогрессу послевоенной японской медицины. А результаты бактериологической программы ее руководители передали американцам в обмен на свою неприкосновенность.