Эксперт № 25 (2013)

Мессерер принадлежит к поколению шестидесятников, представители которого не только оказали огромное влияние на литературу, театральное и изобразительное искусство того времени и еще многие годы продолжали определять их развитие, но для многих были героями, ориентирами, образцами для подражания.

О времени, о своей жизни, о Белле Ахмадулиной, с которой он был вместе тридцать шесть лет, мы беседуем с Борисом Асафовичем.

—Вашасреда,аконкретнеегруппалюдей,котораявтойилиинойстепенибыласвязанасвамиисБеллой,какминимумчетвертьвекаопределяластильжизнимногихвСССР.Тон,поведение,интонацию,отношениекокружающему.Этополучилосьсамособой,всилустеченияобстоятельств,иливысамипонималитогда,чтоформируетевполнеопределенноеотношениекжизни?Сейчас-тоисобщейинтонацией,исотношениеместьочевидныепроблемы.Каквамэтотогдаудалось?

— Это получается вроде комплимента какого-то, но я полностью не могу его принять. Потому что мы просто жили. У нас не было ни программы общения, все само складывалось. Можно чуть иначе сформулировать: мы просто несли себя, самих себя. Каждый из нас. Мы были такими, какими были. Это и было нашей сутью. Да, мы прилюдно существовали, но не могу сказать, что мы делали что-то специально или заботились о том, чтобы производить какое-то впечатление, агитировали других действовать, как мы.

—Ате,ктобылрядомсвами,былитакимиже?

— Я всегда, когда спрашивают о Белле и обо мне, говорю, что мы имели характеры безумные, но разные, и спорили много. Я шучу, что у нас с ней была тридцатилетняя война, каждый день о чем-то спорили. Я все же более выдержанный человек, а она проявляла себя как угодно, непредсказуемо. Поэтому мы всю жизнь между собой выясняли, кто прав. Но объединяло именно художественное чувство, чувство вкуса. И мы всегда мирились. Потому что у нас была общность вкусов удивительная, и это нас объединяло во всех отношениях. И в вопросах искусства и литературы — нам нравились одни и те же вещи, и в человеческих отношениях — мы не сговариваясь понимали, кто для нас хороший, а кто нехороший. Мы совпадали в широком смысле — и в человеческом, и в художественном. Мы ж не агитировали никого, просто это была наша жизнь. Могу добавить еще, что Белла никогда не писала антисоветских стихов.

—Ееэтоневолноваловпринципе —такэтовыгляделотогдасостороны.

— Вот, правильно, не волновало. Она просто не замечала режим, который существовал. Она его «в упор не видела» — ну это жаргонное выражение, пусть тогда будет, что не замечала его существования. Поэтому она не выступала против чего-то, она восхваляла то, что видела: простых людей, уклад жизни деревенской или природу. Цветение весеннее наблюдала, писала стихи по дням — «цветений очередность!», когда какой цветок расцвел: первоцвет, лютик, крокус… Она выражала себя, не замечая, какой там режим существует. А цензура чудовищно ко всему цеплялась. Вот стихотворение: «Итог увяданья подводит октябрь. Природа вокруг тяжела, серьезна. В час осени крайний — так скучно локтям опять ушибаться об угол сиротства».

—Нупонятно —какжетакможнопроВеликийОктябрь...

— Да, «итог увяданья подводит октябрь» они снимали. Это же бред, но было. И это было только что, недавно.

—Длянас,тех,комуминусдвадцатьпятьлетотвас,этобылоосновным.То,чточеловекэтогонезамечает,чтоэтоможнонезамечать.Аборотьсяненашатема,слишкоммноговнейвниманияк…этим.

— Бороться с ними было невозможно, а вот не замечать удавалось.

—Нокоммуницироватьснимивсеравножеприходилось?

— Конечно, но только мы не вступали в отношения: хотите печатать — печатайте, не хотите — не печатайте. Когда они не хотели, мы жили без денег. Правда, тогда было полегче, чем теперь. У человека три рубля в кармане, и он уже счастлив, мог купить бутылку водки за два восемьдесят семь. Тогда не очень-то деньги были нужны, все как-то существовали непонятным способом.