В первые годы существования братства прерафаэлитов безжалостно критиковали, но все изменилось после того, как в их защиту выступил самый влиятельный британский критик Джон Рескин. Его слово могло спасти или погубить (достаточно вспомнить, как он растоптал и разорил Уистлера), но взгляды прерафаэлитов совпадали с его собственными, поэтому в его трудах они нашли теоретическое обоснование, а в его лице — надежного защитника. Дела прерафаэлитов пошли в гору, их картины охотно покупала новая предпринимательская элита (появление братства совпало с индустриальной революцией), и уже к началу 1860-х годов они были на вершине славы и коммерческого успеха. В 1866 году Эрнест Гемберт, один из крупнейших лондонских арт-дилеров, заплатил Уильяму Холману Ханту за картину «Нахождение Спасителя во храме» 5,5 тыс. фунтов (более 2 млн в пересчете на современные деньги) — рекорд того времени для работы живого художника. Благодаря предприимчивым галеристам искусство прерафаэлитов стало массовым. Тот же Гемберт устраивал передвижные выставки картин, так же как сейчас аукционные дома организовывают свои показы. Полотна возили по всей стране, для каждой выставки снимался зал, работа оформлялась красивыми драпировками, заказывалось дорогое по тем временам газовое освещение или друммондов свет, использовавшийся в театре, в зале расставлялись стулья, и всего за шиллинг это было отличным развлечением для среднего класса в выходные дни и по вечерам. С самых известных работ галеристы печатали гравюры, которые в силу большей доступности, чем живопись, хорошо раскупались.
Первые работы прерафаэлитов были поистине новаторскими. Они внесли реализм в религиозные сюжеты, вывели на первый план актуальные социальные проблемы и добились фотографической точности пейзажей. Для написания картин христианской истории Хант ездил в Палестину и уговаривал раввинов ему позировать. Он пытался точно воспроизвести расовый тип, и потому Иисус в его работах выглядит как настоящий галилеянин. С натуры написаны и пестрые ткани, и панорама Иерусалима, и нищие у входа в храм. Один профессор сказал, что лучше изучать ботанику по «Офелии» Миллеса, чем вести студентов на экскурсию, — так точно изобразил художник окружающие девушку цветы. Пейзаж Миллес писал в графстве Суррей, куда специально ездил на этюды, а вот саму Офелию — в мастерской, заставляя одну из любимых натурщиц братства Элизабет Сиддал подолгу позировать в ванне с водой, чем чуть не свел девушку в могилу.
Эдвард Берн-Джонс. «Любовь, ведущая пилигрима». 1896–1897.
Галерея Тейт, Великобритания
Однако слава не пошла на пользу стилю многих членов братства. В молодости Миллес говорил: «Пусть меценаты покупают мои работы сейчас, пока я пишу ради славы. Дальше я буду писать ради денег». Верх коммерциализации его искусства — картина «Мыльные пузыри», которую он продал торговцу мылом, чтобы тот мог использовать ее изображение на этикетках. Россетти от психологического портрета Девы Марии в «Благовещении» перешел к изображению красавиц, эротизм которых был чрезмерным для массового зрителя, но нравился покупавшим их банкирам. «Те, кто покупает картины, несут ответственность за результат работы художника», — пытался оправдаться его брат Уильям, давая понять, что это публика ждет от художника пышных красавиц и симпатичных младенцев, а он идет у нее на поводу. И даже Рескин, выведший прерафаэлитов в свет, не мог не заметить, что картины эти «прекрасны в своем реализме, но ужасны в своей аляповатости». У написанной в 1866 году «Невесты» Россетти все еще есть социальный подтекст — на первом плане он изображает темнокожую девочку как намек на Гражданскую войну в США и проблему рабства Северной Америки, имевшую большой резонанс в британском обществе. Но многие ли и тогда, и сейчас думают о судьбе рабов, глядя на букет разных типов женской красоты, которую живописал художник?
Размах московской выставки дает возможность подметить еще одну интересную деталь — при всей национальной самобытности прерафаэлиты были частью глобального европейского движения от академизма к реализму, в котором независимо друг от друга участвовали художники разных стран, от французских барбизонцев до русских передвижников. Причем британские художники во многом опередили континентальных коллег по цеху, и особенно французов, как минимум на десятилетие. Здесь возникает множество параллелей: «Пшеничное поле в Юэле» Ханта и крестьянские сцены Жан-Франсуа Милле; «Пробудившийся стыд» того же Ханта и жанровая живопись Павла Федотова (забавно наблюдать прямо повторяющиеся говорящие детали — брошенные перчатки или кошку, охотящуюся на птичку). «Невесту» Теодора фон Хольста, печальную оттого, что ее выдают за богатого старика, хочется сравнить с «Неравным браком» Пукирева, а «Мужа скорбей» Уильяма Дайса с «Иисусом в пустыне» Ивана Крамского.