Экстрасенс разбушевался

Объявили посадку. Пассажиры первого класса шли на нее первыми. Мы предъявили билеты стюардессе и вошли в «Боинг». Вторая бортпроводница проводила нас к местам в начале салона, помогла снять Вике шубку. Я стащил с себя дубленку, после чего мы заняли удобные сиденья перед столиком. Стали ждать. Обернувшись, я видел, как салон заполняется пассажирами. Побыстрей бы! Время тянулось медленно. Наконец, все расселись, и по громкой связи прозвучало приветствие командира корабля. Зашумели двигатели «боинга», самолет стал выруливать на взлетную полосу. Разгон, и земля ушла вниз.

— Все позади? — шепнула Вика мне на ухо.

— Да, любимая, — ответил я громко. — Можешь говорить по-русски, не стесняясь. Границу мы пересекли, это немецкий самолет, территория иностранного государства. Нам ничего не грозит.

Я ошибся…

* * *

Это случилось спустя час после взлета. По салону внезапно забегали стюардессы. Они что-то спрашивали у пассажиров. Я различил слово «доктор».

— Подожди меня! — сказал Вике и отправился на шум. Подойдя ближе, разглядел неприятную картину. В кресле, скрючившись и прижав руки к животу, сидел мужчина лет сорока. Бледное лицо, капли пота на лбу. Он стонал. Вокруг бестолково суетились стюардессы. Над мужчиной склонился подошедший пассажир лет шестидесяти. Я увидел розовую лысину в обрамлении коротко остриженных седых волос. Старик что-то спросил у больного по-немецки, выслушал ответ и покачал головой.

— Приступ язвенной болезни, возможно, прободение, — объявил, распрямляясь. — Нужно возвращаться в Москву. Ему, — он указал на больного, — потребуется операция.

Этого только не хватало! Бэк ин юэсэса?[8]

— Погодите! — я оттер стюардесс от кресла и склонился над больным. — Сейчас все пройдет.

Я положил руку на живот мужчины поверх его ладоней. Еще подходя, рассмотрел проблему. Точно язва, да еще большая. Только прободения нет. Небольшой посыл, и изъявленная стенка желудка стала зарастать. Восстановить слизистую… Вот теперь все. Пациент убрал руки с живота и изумленно посмотрел на меня.

— Не болит, — сказал по-немецки.

— И не будет, — улыбнулся я. — Язвы больше нет. Только впредь следите за желудком, посещайте врача. Нельзя столь беспечно относиться к здоровью.

— Не говорите чепухи! — возмутился стоявший рядом лысый старикан. — Невозможно зарастить язву наложением руки. Я доктор медицинских наук, профессор, четверть века служу в клинике «Шарите» в Берлине.

Ага, той самой, где лечили Навального. А еще Ющенко. У обоих обнаружили с-с-страшное отравление. На молекулах яда была надпись: «От Петрова и Боширова с любовью». На английском…

— Это невозможно! — заключил профессор.

— А спросите у него, — предложил я, указав на излеченного пациента. — Нет причины возвращаться, — объявил стюардессам. — Летим дальше.

Они заулыбались. Старикан, что-то сердито ворча, стал обследовать бывшего больного, я вернулся к жене. Рассказал ей о случившемся. Тем временем стюардессы стали разносить ужин. Водрузив на наш стол подносы с едой, поставили бокалы и бутылку шампанского в ведерке льдом. А еще – бутылку армянского коньяка. Нифига себе кормят в первом классе!

— Это от капитана корабля, — приземлила меня стюардесса. — За то, что помогли больному пассажиру.

И еще «боингу» не пришлось возвращаться. Это дополнительные расходы. Немцы считать деньги умеют.

— Данке! — ответил я.

Не успел разлить, как явился лысый старикан.

— Меня зовут Пауль Майер, — сказал, встав у столика. — Мы могли бы поговорить?

— Присаживайтесь! — я указал на свободные кресла напротив – других желающих купить билеты в первый класс за валюту не нашлось. Подождал, пока Майер устроится и представился в свою очередь: – Михаил Мурашко, целитель. Это моя жена Виктория, врач-терапевт.

— Вы русские? — поднял он бровь.

— Да, — кивнул я и остановил пробегавшую мимо стюардессу. — Принесите, пожалуйста, бокал и ужин профессору.

— Айн момент! — улыбнулась стюардесса и убежала.

— Извините, что помешал, — сказал Майер. — Но меня мучит любопытство. Этот бедняга с язвой чувствует себя здоровым. Но у него явно был приступ!

— Разумеется! — кивнул я. — Но сначала поедим. Нет ничего хуже, чем беседовать на пустой желудок.

Бокал и поднос с ужином для немца принесли тут же. Я разлил напитки. Вика выбрала шампанское, я и немец предпочли коньяк. Выпили, поели. Курочка, салатик, фрукты. Вкусно. Майер ел, время от времени вопросительно поглядывая на меня. Я делал вид, что не замечаю этих взглядов. Наконец, подносы унесли.

— Прозит! — я поднял бокал с коньяком.

— Прозит, — отозвался он и пригубил. — А теперь могу спросить?

— Пожалуйста, — кивнул я.

— Вы действительно залечили язву этому бедняге?

— Натюрлих! — сообщил я.

— Как можно это сделать, не видя пораженного органа?

— Почему не видя? Вот возьмем вас. На левой голени старый шрам – видимо, ранение. Пострадала кость – оскольчатый перелом. Он зажил, но следы остались.

— Осколок, — буркнул он. — Нашу колонну в 1945-м разбомбили американцы. Вы могли это угадать – я слегка прихрамываю.

— Еще один шрам от операции на животе. Швы видны. А еще рубец на желудке – видимо, следствие резекции.