Экстремальное чтиво

— Ноу проблем, — эхом отозвался тот и вдруг со всего маху обеими руками саданул по передней панели.

Крышка бардачка немедленно треснула и ввалилась внутрь.

— Ну, козлы! — заорал он, — Урою гадов! Чё, они там ошалели все, что ли, кретины?

Мерседес начал вихлять из стороны в сторону, колян еле справлялся с управлением, поскольку чем то разозлённый шеф принялся вести себя, как слон в посудной лавке.

— Да что случилось? — испуганно крикнул Иван.

Другие два Винни-Пуха, сидящие с ним рядом, тоже наделали в штаны, видимо, по-опыту зная, что может последовать за подобной вспышкой хозяйского гнева.

— Ты помнишь, что я вчера говорил? — спросил Александр у Коляна.

Тот притормозил и свернул к обочине. Двигатель заглох.

— Когда?

— Вчера, вчера! Ты глухой, что ли?

— Ну, говорил, ларьки надо бомбить, — неуверенно произнёс Колян и оглянулся назад.

Братки дружно закивали бритыми башками.

— Какие ларьки? Какие?!

— Кавказов. Ты же сам и диктовал, по списку.

— Ну? А вы чего натворили?

— Чего?

Александр сплюнул.

— До чего ж бараны! Ванёк, представляешь, вместо чужих ларьков разбомбили свои. Ну не уроды?

— Уроды, — тут же отозвался тот. — Разве ж так можно ж?

— Вот и я про то. Нет, ну какая сука додумалась до такого, а?

Колян вытащил из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его шефу.

— Вот список ларьков, — сказал он. — Ты сам и продиктовал. И всем раздали такие же, так что ошибки быть не могло.

Александр развернул лист и внимательно изучил его сверху донизу.

— Ничего не понимаю, — пробормотал он. — Что же получается? Выходит, я сам пререпутал, что ли?

— Ага.

— Вот гадство!

Иван неожиданно хихикнул.

— Ой, — сказал он. — Извини, я нечаянно.

Братки уставились на него, как на потенциального покойника и он тут же решил, что лучше будет спровоцировать новый загул, чем попав под горячую руку, умереть ни за что.

— За это стоит выпить! — выпалил он и заржал.

— За что? — тупо спросил Александр, комкая в руках бумагу.

— За философию.

— Как это?

— Ну, понимаешь, того что было, не вернёшь уже, поэтому нужно сделать вид, что ничего и не было вовсе.

— А дальше что?

— Как что? Полегчает.

— Слушай, а это мысль, — вдруг оживился бандит. — Правильно, так и надо.

— Вот-вот, — поддакнул Иван. — Что было — то прошло, а нам жить надо.

— Ты гений, Ванька! Что бы я без тебя делал?

Братки облегчённо заулыбались, радуясь, что так легко всё сошло с рук, а Колян, в ожиданнии дальнейших указаний, тут же завёл движок.

— Учитесь, олухи. — сказал Александр. — Просто гора с плеч свалилась. В самом деле, да чёрт с ними, с этими несчастными ларьками. Бог дал, бог и взял. Кстати, надо будет к отцу Алексею заехать с визитом, пусть грехи снимет, а то полоса какая-то чёрная пошла.

— А с кавказами что делать? — спросил Колян.

— В смысле?

— Ну это, может исправить ошибку, пока не поздно? По другому списку пройтись.

— Нет! — оборвал его Александр. — Не надо пока. Поехали домой.

Психиатр Головкин торжествовал недолго. Поняв, что друг его лишь каким то чудом остался в числе живых, он почувствовал смертельный страх и угрызения совести. Действительно, разве стоило звонить бандитам и, практически предав несчастного Толоконного, выписать ему пропуск если не на тот свет, то со стопроцентной гарантией в сумасшедший дом?

После своего звонка Александру, ещё не догадываясь, к каким последствиям это приведёт, Головкин быстренько оделся в новый спортивный костюм и отправился лицезреть картину возмездия.

Только когда взрывом выбило стёкла и из окон повалил густой дым, он понял, что натворил.

Психиатр, конечно же, видел метания обезумевшего от горя Виктора Степановича, злорадно смеялся над его нелепой суетой вокруг вновь обретённого радиатора, но потом ему стало совсем не до смеха.

Травматолог теперь уже окончательно свихнулся. Даже на расстоянии Головкину был ясно виден его диагноз.

— Степаныч, дорогой, ты в порядке? — подскочил он к бывшему другу, но тот вроде бы и не расслышал его вопрос, как сомнамбула шагая к своему дому.

— Степаныч, миленький, постой. — Головкин схватил его за руку.

Виктор Степанович остановился. Народ, увлечённый стихийным бедствием, не обращал никакого внимания на двух странных мужчин, стоящих прямо в центре перекрестия всех дворовых тропинок.

— Прости меня, я не хотел, — попытался психиатр завязать разговор.

— Не хотел… — эхом отозвался тот.

— Слава богу, хоть ты живой.

— Ты живой…

— Что с тобой? — испугался Головкин не на шутку.

— С тобой…

Глаза Виктора Степановича подозрительно походили на глазные протезы восковых фигур из музея мадам Тюссо, а голос звучал в миноре, повторяя за психиатром окончания всех его вопросов.

— Степаныч, я тебя вылечу, — глотая слёзы, поклялся тот.

— Вылечу…

— О, боже!

— Боже! — Виктор Степанович глянул в небо. — Вылечу. Жди меня, боже! Я сейчас вылечу!

Головкин вдруг понял, что начинает терять терпение.

— Подсадить? — с издёвкой спросил он.

— Боже, я уже вылетаю. Жди!

— На старт! — рявкнул психиатр. — Внимание! Марш!

Толоконный подпрыгнул на месте, взмахнул руками и загудел, как реактивный самолёт. На лице его застыла счастливая улыбка.