Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Отдыхали, прислушиваясь, вглядываясь в близкую пустую дорогу. Она едва проступала горизонтальной темнеющей линией сквозь туманную вязь кустов. Голая сквозная ольха не мешала стрельбе, маскировала лежку. Среди хрупких зарослей возвышались редкие черные ели. Нависали оледенелыми шатрами, сквозь которые сочился морозный воздух с запахами снега и сонной хвои. Автоматы лежали на ковриках стволами к дороге. Подрывная машинка через протянутый провод чутко соединяла их с зарядом, вживленным в кювет. Оставалось ждать рассвета, синего воздуха в прозрачных ветвях, несущегося в пурге «мерседеса» с «джипом» охраны. И тогда — нажатие кнопки, тугое пламя взрыва, круговерть перевернутого «мерседеса», и с колен — короткие очереди по уродливому горящему коробу, по съехавшему на обочину «джипу».

— Вчера на подстанции сработали по полной программе, — Вуков откинулся на коврик и в своем толстом облачении казался неуклюжим медведем, — Вечером передавали по телику, в банках зависли компьютеры, и одних убытков было на миллиард долларов.

— Завтра потери банков еще возрастут. Может, и все потеряют, — отозвался Колокольцев, чувствуя, как под ковриком пружинит невидимая ветка.

— Еврейские банки — русские слезы, — угрюмо хмыкнул атаман.

— «Из сотен тысяч батарей за слезы наших матерей, за нашу Родину — огонь, огонь!» — тихим звенящим голосом пропел Колокольцев, ощутив упругую бодрость своего нестарого натренированного тела, предвкушавшего взрыв.

Крутом было безмолвие леса, тянулась ночь, в которой он, Колокольцев, был жарким, бодрствующим центром. В его сердце жило неостывающее чувство, недремлющее знание — о его предначертании, его избранности и неповторимости. Мир вокруг был выстроен так, что движение пальца, надавившее кнопку «машинки», растерзает не только ненавистный «мерседес», но и все громадное жестокое иго, придавившее народ, околдовавшее народную душу, оцепенившее волю, убивающее поминутно тысячи русских людей. Через час это иго сотрясется тугим красным взрывом, от которого начнет распространяться взрывная волна, от подмосковной опушки до побережья трех океанов, пробуждая от сна омертвелый народ, подымая его на восстание, рождая народных вождей и героев. Огненный вихрь восстания станет захватывать все новые и новые земли до Памира, Тянь-Шаня, Кавказа, возвращая в лоно Империи оторванные, отпавшие доли, соединяя рассеченный народ в единое братство. Это осознание своего мессианства, своей избранности и посвященности вызывало любовь к миллионам неведомых, но обожаемых и родных людей, которым он посвящал свой подвиг. Это осознание своего с ними братства взволновало его, обратило к близкому, лежащему рядом Вукову.

— Слушай, атаман, нет у меня ни сестер, ни братьев, и ты мне вроде как брат. Брат по оружию.

— Все мы братья во Христе, — согласился атаман, чьи мысли невнятными кругами блуждали по огромному миру.

— Что тебе подарить на память? Чтобы посмотрел и вспомнил, как мы с тобой лежали в снегу. Еще над Россией была глухая ночь, но уже приближался рассвет. И это мы с тобой его приближали. Что тебе подарить, брат мой?

— Можно часами махнуться, — подумав, сказал Вуков, — а можно автоматами. У казаков есть обычай — брататься, меняться крестами. Давай побратаемся.

Оба они стали рыться в своих стеганых куртках, проникая в нагретую глубину, под фуфайки, под вязаные свитера, к теплому телу, на котором таились нательные кресты. Колокольцев осторожно, стараясь не порвать хрупкую цепочку, снял свой серебряный тонкий крестик, протянул атаману. Тот ссыпал в ладонь Колокольцеву тяжелую золотую цепочку и большой золотой крест. Колокольцев ладонью почувствовал на морозе нагретый металл. Они надели кресты, застегнули распахнутые куртки. Тихо лежали. Колокольцев чувствовал на груди подаренный крест, который отдавал ему тепло обретенного брата.

Перед самым рассветом с неба ушли облака. В черных елях открылись звезды. Колокольцев смотрел на темный, уходящий ввысь конус дерева, окруженный звездами.

Перед рассветом шоссе стало оживать. С сиплым грохотом, окутанный дымом, в поселок прошел мусоровоз, чтобы успеть на исходе ночи опорожнить железные, наполненные мусором баки. Промчалась шальная шелестящая машина, рассылая впереди аметистовый пучок света, брызнув на прощанье рубиновым огнем. Протарахтел одинокий мотоциклист, какой-нибудь егерь или служитель из окрестных деревень, кормившихся за счет богачей поселка. Расшвыривая фиолетовые и оранжевые сполохи, пролетела милицейская машина-то ли дорожный патруль, то ли ранняя автоинспекция. Колокольцев провожал машины зорким тревожным взглядом. Посматривал на светящиеся командирские часы. На «взрывмашинку», напоминавшую уснувшего зверька, который от легкого касания проснется, встанет на обочине ревущим, черно-красным зверем. Небо начинало синеть. До появления Ефимчика оставалось полчаса.