Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Проехали зоопарк с узорной решеткой. Миновали перекресток. Уступами, до высокого заостренного шпиля, возникла «высотка». За ней приближался напыщенный, из гранита и стекла, торговый центр. Змеев нацелил машину в то место, где автомобильный поток раздваивался, и одна его ветвь утекала в туннель, а другая стремилась к повороту на Кутузовский. Игрушечно-белые, с колонками и фронтонами, появились особнячки, чудом уцелевшие среди тяжеловесной застройки. Показался пышный, разукрашенный торт посольства — ограда, будка охраны, геральдическая эмблема с американским орлом.

Змеев стал притормаживать, включая мигающий аварийный сигнал. Почувствовал, как мир вокруг стал меняться. Машина сбавляла скорость, но не потому, что действовали тормоза, а потому что она попала в вязкую плотную среду, в стекловидную прозрачную массу, затруднявшую движение. Остановилась в предусмотренном месте, огибаемая автомобилями. Змееву почудилось, что внутренность салона наполнилась студенистым веществом, которое стало застывать, словно рыбий холодец. В своей вязаной маске с прорезями он вмерзал в студень. Испытывая обморочносгь, чувствуя, что сердце останавливается и тело начинает сотрясать озноб, он с трудом переместился на соседнее сиденье. Раздвинул дверцей плотное, обступившее машину вещество. Опустил ногу на асфальт.

Посольство было близко, желтело фасадом, темнело рядами окон. Среди балкончиков, лепных карнизов, алебастровых украшений смотрело яростное око, в котором трепетала черная плазма, источалась бесшумная энергия. Эта энергия достигала Змеева, проникала в кровь, понижала температуру тела. Его бил озноб. Казалось, воздух вокруг превращается в громадный брусок льда. Он, с опущенной на асфальт ногой, с круглой зачехленной головой, вмерзает в этот брусок, застывая в нелепой, остановившейся позе. Осколок в щеке был источником непомерного холода. От него промерзала гортань, твердел язык, мозг превращался в глыбу льда.

Чувствуя, что умирает, Змеев медленно взял с сиденья гранатомет. С усилием раздвинул пенал. Поднялась прицельная рамка, выступил упор со спусковым крючком. Он повел гранатометом вдоль фасада, выцеливая ненавистное око. Стал нажимать на спуск. Око, дрогнув чернильной тьмой, послало навстречу сверкающий импульс. Этот импульс ослепил, наполнил глазницы сверкающим льдом. Змеев вслепую нажимал на спуск, еще и еще, но гранатомет не стрелял. От посольства через проезжую часть бежали охранники в милицейской форме, стягивали с плеч автоматы. Змеев уронил на асфальт поврежденный гранатомет. Потянулся в кабину. Раздвигая сгустившийся воздух, достал «калашников» и наугад, от живота, как слепец, послал высокую очередь над головами охранников. Путаясь пуль, они попадали на дорогу. Преодолевая немощь, Змеев вернулся в кабину, запустил мотор и направил «джип» в туннель. В сумерках туннеля, среди тусклых ламп, озноб прекратился, сердце забилось ровней.

— Что? Почему? — кричал с заднего сиденья Василек. Змеев не отвечал. Остановил машину у Неопалимовского переулка. Оставив на переднем сиденье автомат, а на заднем — оглушенного толстяка, побросав на днище темные маски, они выбрались из машины и разбежались в разные стороны.

В подворотне Змеев сбросил ветхое пальто, оставшись в модной кожаной куртке. Быстро зашагал в сторону Плющихи, прислушиваясь к завыванью милицейских машин. Не мог понять, что это было. Что значило это оледенение в центре Москвы. Почему не сработал гранатомет. Какой генератор сверхнизких частот работал за фасадом посольства, внушая ему ужас. Не находил ответа. Осколок в щеке, еще недавно источавший космический холод, теперь горел, будто щеку кололи раскаленной иголкой.

Сарафанов по радио услышал о неудавшемся обстреле американского посольства. Это сообщение не удивило его. Вихрь, который он, Сарафанов, раскрутил посреди Москвы, был перехвачен, раскручен в противоположную сторону, обращен против него, Сарафанова. Так свастика, олицетворяющая солнце и мистическое воскрешение, будучи развернутой против солнца, начинает нести смерть и погибель, олицетворяет кромешную тьму. Он ждал новых для себя потрясений.

Глава тридцать седьмая

Он мчался в машине, слыша погоню. Незримый вихрь гнался следом, захватывая здания, фонари, светофоры. «Высотка» на Смоленской на мгновенье исчезла из вида — ее размыл и унес вихрь. Горящая над крышами реклама «Самсунг» превратилась в багровое облако, — ее замутил налетевший вихрь. Зубовская площадь с пересекавшим ее троллейбусом встала дыбом, потянулась в небо, — это вихрь захватил ее в свое жерло, засосал в бездну вместе с синим троллейбусом, ворохом автомобилей, мигающим светофором. Сарафанов захотел позвонить в офис, к верному помощнику Агаеву. Спохватился, — все утро его «мобильник» молчал, потому что накануне из него была извлечена батарейка. Достал из кармана телефон, вставил батарейку, ввел «пин-код», ожидая, когда мурлыкнет «сигнал включения». И тотчас раздался панический звонок. Звонил Зуев, врач из клиники, в которой лежала мать: