Теперь они с Машей приближались к огромной округлой башне с обглоданным верхом, которая казалась приземистым богатырем. Выпуклая грудь покрыта чешуйчатым доспехом, голова, лишенная шлема, — в косматой седине, а узкие бойницы подобны прищуренным, устремленным на дорогу глазам. Стена от башни плавно удалялась к соседней башне, была в тени, пахла сухим плитняком, птичьим пометом, ароматом увядших трав.
— Посмотри, на стене кресты, — сказала она, всматриваясь в чуть заметные, врезанные в камень «голгофы», казавшиеся строгими нагрудными знаками на богатырском доспехе. — Зачем распятья?
— Они обращены в ту сторону, откуда приходила война. Предупреждение врагу остеречься гнева Господня. Каменная клятва биться до последнего вздоха. Каменное письмо вдовам и детям. Поминальная, высеченная из камня молитва.
Внутри крепости было пусто, простирался луг. Стояла одинокая белая церковь с трогательным изразцовым пояском на главке, напоминавшим вышивку детской косоворотки. На лугу паслись три лошади — белая, красная, черная. Стреноженные, редкими скачками перемещались среди вянущих трав. И все это было окружено прозрачным свечением, словно крепость была наполнена жаром, необжигающим и прохладным, но заставлявшим воздух светиться. Свечением были охвачены стены и башни, церковная главка и звонница, пасущиеся лошади и купы желтой пижмы. Светились каждая отдельная травинка и каждый ломтик сланца в стене. Светилась и она, его Маша, в ситцевом платье, в легкой косынке, с голыми загорелыми ногами, которыми переступала среди лиловых цветочков чертополоха, приближаясь к лошадям.
В архитектуре крепости читалась стратегия боя, повторявшаяся во время осад и приступов. Несколько круглых башен выступали за пределы стены своими приземистыми упрямыми туловами, что позволяло защитникам вести круговой огонь по наступавшему, кидавшемуся на стены врагу. Одна из башен была четырехгранная, как вырубленный из камня брусок, с рядами тесных бойниц, позволявших создавать максимальную плотность огня на самых опасных направлениях. Еще одна круглая башня была целиком внесена в пределы крепости. В этой башне, после прорыва обороны, укрывался уцелевший гарнизон. Затворялся, продолжая вести смертельный бой, поражая заполонившего крепость врага. Это была башня смертников и несдавшихся героев.
Он ощущал пылающий воздух, не обжигавший, но создававший ощущение зарева. Этот свет не был сиянием солнца, не являл собой отражение ниспадавших из неба лучей. Имел иную природу, истекал вверх из крепости, как из таинственного чрева, где обитали светоносные силы. Если сжать веки, то эти силы обнаруживали себя истекавшими вверх прозрачными струями, розовыми, золотистыми, нежно-фиолетовыми. Эти струи плавно огибали башни, сочились из бойниц, будто в глубине шло горение. Особенно ярко светилась башня смертников, вся в стеклянном озарении, с пламенеющими бойницами. Если сильнее сжать веки, то ресницы создавали над башней огромный радужный крест, пышный, пернатый, колеблемый, словно пучок великолепных павлиньих перьев. Он не мог понять природу этих сияющих сил, этой таинственной радиации. Казалось, камни были одушевлены, и если взять из бойницы кусок плитняка, отломить от стены крупицу сланца и внести в темноту, то она будет светиться, как розовеющий уголь, и кончики пальцев, коснувшиеся камня, сохранят на себе горящий отпечаток.
Маша гладила лошадей по горбоносым головам, подавала им клочки травы, и они шевелили бархатными ноздрями, осторожно брали из ее рук вялые стебли.
Сарафанов чувствовал субстанцию света, в которой двигалось тело. Ощущал ее присутствие в груди, глазах, дыхании. Она слабо и чудесно освежала, как освежает горный озон. Каждая частичка крови была окружена крохотным сиянием, нежно светилась, и его кровеносные сосуды были световодами, в которых лилась таинственная энергия света. Он испытывал облегчение, озарение. Его покидали страхи, сомнения, огорчающие и недобрые мысли. Он был прозрачен для света. Был очищен. Словно стоял на молитве, и ему была ниспослана благодать.
Отдельные камни и трещины стен светились сильнее: то были места, где застряли наконечники стрел или сплющенные свинцовые пули. То же усиление света было заметно на лугу, среди ромашек, тысячелистника и фиолетового бурьяна, — видно, под дерном таились истлевшие фрагменты кольчуг, обломки мечей, нательные крестики защитников. Светились, как самоцветы. Свет истекал из крепости ввысь, в розоватое небо, удаляясь прозрачным, чуть дрожащим столпом, сочетая землю и небеса, его, живого, стоящего на лугу, с сонмом безымянных героев, строго взиравших из своей светоносной бесконечности. Он знал, что ему уготовано совершить земной подвиг и подняться в потоках света к тем, кто ожидал его в бестелесной высоте.