Экстренный номер

Ему было семнадцать, а ей – девятнадцать. Она работала диджеем в крохотном клубе без вывески под названием «Бас-подвал»; на ней было белое шелковое платье-комбинация. Бледно-розовые волосы, выкрашенные в ультрамарин на кончиках, доходили до плеч. Толстые линии черной подводки окружали блестящие карие глаза. Она была совершенно сексуальной. Сексуальной… Сэм ненавидел это слово, как некоторые ненавидят слова «влажный» или «трусики», но никак иначе ее нельзя было описать. «Великая любовь его жизни» была просто сексуальной и пугающей.

Когда они встретились с Лоррейн, Сэм не был воплощением невинности. С одиннадцати лет он тусовался с разношерстным сборищем изгоев, которых бесконечно веселило то, что этот мальчишка может возвращаться домой когда вздумается и пьет столько же алкоголя, сколько и они. Дамы обожали острого на язык «малыша Сэма». Он был неизменным героем селфи с пьяными женщинами постарше.

Не было ни одного бара, куда он не смог бы попасть – он всех знал или знал его отец, а он был точной его копией – хотя, несмотря на свое раннее развитие, он никогда не влюблялся. До тех пор, пока не увидел Лоррейн на платформе, в неоновых зеленых наушниках. Она не обращала на него внимания. И тут Сэму, фигурально выражаясь, пришел конец. Как будто его ударили битой по голове.

Он ждал час, чтобы поговорить с ней, и еще один, а потом два.

В три часа ночи, когда зажглись огни, он кивнул и спросил:

– Ну, куда пойдем?

– Кушать, – ответила она, бросая ему свою сумку.

Они поехали в закусочную, где она уплела полную тарелку мигас[8]. Сэм заказал кофе, а когда они закончили есть и вышли на улицу, она внезапно бросилась ему в объятия, обвила его ногами и поцеловала. Сэм был в восторге от того, что это происходит, что за лето он вырос на три дюйма и мог ее поднять. Ее дыхание отдавало зеленым перцем и сигаретами, а ее уверенность сводила с ума. Его мать говорила, что не стоит жениться, если не захочешь с этим человеком разводиться, и теперь Сэм это понимал. Лоррейн была эмоциональным эквивалентом разрывной пули: выходное отверстие раны выглядело отвратительно.

Сэм пополнил запасы миндального молока, собрал всю выпечку на одну стойку и поменял тряпки для бара. Новые пахли хорошо, стерильной чистотой. Он подержал их под носом. Трезвость приносила постоянную легкую скуку. Удовольствие от простых повторяющихся задач служило главным развлечением весь день. Конечно, больше не было потрясающих, головокружительных всплесков – поездок по городу с самой загадочной и эмоционально токсичной женщиной, какую он встречал. Не было и сносящего голову секса, зато были чистые тряпки для барной стойки. Он полюбовался на аккуратно сложенные хлопковые квадраты и переложил один так, чтобы синяя полоска шла ровно через всю стопку.

Именно в этот момент, словно для того, чтобы не позволять ему этой маленькой победы, Лгунья прислала СМС.

Позвони мне.

Дерьмо.

Когда у Сэма срабатывал рефлекс «беги или сражайся», у него потели ладони. При определенном освещении можно было буквально увидеть блеск влаги на них. Однажды он сделал замедленное видео.

Он испытывал одновременно боль и восторг оттого, что наконец получил от нее пару слов после долгого молчания. В последний раз они разговаривали двадцать семь дней назад. Еще один день – и он избавился бы от зависимости. По крайней мере, так говорилось в книгах по избавлению от наркотической зависимости. Он считал, что начал новую страницу в жизни. Даже начал бегать трусцой. Ну, если честно, то пару раз оббегал квартал в разбитых кедах. Но курил он теперь всего три сигареты в день, что для него было все равно что пробежать полумарафон.

Он вспомнил ее губы, прижатые к его губам, лимонный запах ее волос. Закрыл глаза и вспомнил их последнюю встречу и то плохое, что за ней последовало. Она ворвалась в его маленькую теперь жизнь и исчезла в грибовидном облаке разрушения. Еще раз.

После той последней встречи он отправил три сообщения, оставшихся без ответа, прежде чем унижения стало достаточно. Первое – потому что сказал себе, что он не такой парень, который спит с девушкой, а потом исчезает. А еще два – потому что его глупые мозги были изумлены и работали замедленно. А теперь – бум! – Лгунья на первой линии.

Вот так она и делала, как будто точно знала, в какой момент он может проснуться и не мечтать умереть, и не могла этого вынести.

Сэм уставился на сообщение.

Позвони мне.

Еще три часа работы до того, как он сможет погрузиться в свои мысли в темноте комнаты.

Что за чертовщина это «позвони мне»?

Только садисты оставляют такие сообщения.

Садисты и насильники. Она могла бы с тем же успехом написать: «Отгрызи себе руку».

Сэм знал, что в этой истории правда – за ним. Истории известно, что изменила она. Он – оскорбленный любовник, рогатый парень, униженный, жертва.

Вали куда подальше со своими «позвони мне»!

Но присутствовала и доля искушения.

Сэм вздохнул. Может, если бы он позвонил, Лоррейн сказала бы, где она похоронила его яйца и сердце.