Экстрим на сером волке

Все сразу стало на свои места. Больше Мила о соседях не задумывалась. Впрочем, они так и не появились, даже тогда, когда в нашей стране организовался легальный рынок жилья и в доме началось бойкое передвижение: одни продавали свои квартиры, другие покупали. Но на одиннадцатом этаже царила тишина, там вообще осталась только Мила, чьи родители к тому времени ушли в мир иной. Соседи с другой стороны, Рябинкины, сначала завладели второй квартирой на площадке, а потом уехали за рубеж.

Иногда, стоя у подъезда. Мила выслушивала жалобы старых жильцов. Тех, кто когда-то въезжал вместе с ее родителями, теперь можно было пересчитать по пальцам, и они недовольно бурчали:

— Жизни нет! Слева ремонт, справа квартиру сдали, там невесть кто поселился, явно не православные.

Напротив «новый русский» обосновался, еще подложат ему под дверь гранату, все на хрен взлетим!

Мила сочувственно кивала, вздыхала, охала, потом поднималась на свой этаж и понимала, как ей повезло.

Рябинкиных нет, их квартиры на охране, над дверями мигают тревожным огнем лампочки, а других соседей никогда и не было. Мила настолько привыкла считать лестничную клетку личной собственностью, что принялась обставлять ее. В стеклянные двери, прикрывающие вход в холл, куда выходили двери квартир, она врезала замок, а в небольшом пространстве между ними поставила гардероб, калошницу, повесила зеркало. Шкаф, правда, загородил дверь соседней квартиры.

Но ведь в ней все равно никто не жил.

Представьте теперь искреннее изумление женщины, когда однажды, придя домой с работы, она нашла стеклянную створку разбитой, замок выломанным, а шкаф сдвинутым к своей двери.

Потоптавшись возле гардероба, Мила, так и не сумев открыть створку, услышала из рядом расположенной, вечно пустующей квартиры крики.

Потрясенная Мила позвонила к соседям. Дверь открыла тетка неопределенных лет с характерно опухшим лицом алкоголички.

— Тебе че надо? — рявкнула она.

Мила растерялась. Она до сих пор полагала, что хозяева трешки проживают за границей. Но эта баба не похожа на жену или дочь дипломата.

— Вот шкаф, — растерянно попыталась объяснить Мила, — и замок…

— Не фига на чужую дверь мебель надвигать, — заорала бабенка, — какого хрена запиралку врезала? Не твоя лестница, общая, убирай имущество, ишь, расставилась!

В полном шоке Мила пошла в домоуправление, где и узнала, что прежние хозяева, так ни разу и не появившись в доме, квартиру продали. Жить тут теперь будет некая Серафима, нигде не работающая одинокая многодетная мать, инвалид второй группы.

И началось! Казалось, судьба хочет взять реванш за все те годы, что Мила провела в полнейшем комфорте.

Правда, ремонт Фима делать не стала, мебель она тоже не привезла, зато гулять принялась без оглядки на окружающих. Мила потеряла сон. И в два, и в три, и в пять утра соседи орали песни, потом раздавались крики. Но врожденная интеллигентность не позволила загнать Фиму в угол. Мила вручила ей двадцать рублей и захлопнула дверь.

Естественно, долг соседка не вернула. Через пару недель пришла снова и, забыв, что уже один раз поведала свою семейную историю, сообщила новую версию. Теперь оказалось, что доченька Анжелика повесилась в лесу, не вынесла издевательств одноклассников.

Девочка была инвалидом, ездила в коляске. Фима не снесла горя, продала избу с участком и запила…

Так они и жили. Правда, часто Фима к Миле не приходила, заявлялась раз в месяц, выдавала очередную порцию душещипательных рассказов и брала подаяние. Мила протягивала Серафиме червонец и считала, что откупилась от пьяницы. Вскоре она подметила некоторую цикличность событий. В середине месяца шум за стеной утихал. Потом два-три дня стояла могильная тишина. Затем Фима являлась к Миле и шептала:

— Дай чуток, в долг, пенсию получу и отдам. Жизнь моя горькая, вот послушай, что расскажу…

Получив целковые, Фима испарялась, а через сутки за стеной снова начинался шум, гам, крик, вопли.

В это же время к Серафиме всегда приезжала женщина, трезвая, бедно, но чисто одетая. Долго она не задерживалась, входила в квартиру и быстро покидала ее.

— Сестра моя, — пояснила один раз Фима, когда Мила, выйдя на лестничную клетку с помойным ведром, наткнулась на женщин, стоявших перед лифтом, — навестить приезжает, в деревне живет, ухаживает за могилкой моей Анжелики. Эх, ты только послушай! Стояла моя доченька на шоссе, красавица, умница, отличница, в белом платье, на голове полевые цветочки. Вдруг откуда ни возьмись — машина! Сшибла она мою кровинушку насмерть…

На глазах Фимы заблестели слезы, но Миле было недосуг выслушивать очередные бредни.

— Ведро пахнет, — сказала она и пошла к мусоропроводу.

Мила стала вытряхивать помойку и услышала звонкий голос сестры Фимы:

— Ваще сдурела, идиотка! Болтаешь невесть чего!

Договоришься, что он узнает! Ступай домой, кретинка.

Хлопнула дверь. Мила взяла пустое ведро, вернулась в холл и увидела родственницу Фимы.

— Уж извините, — сказала та, — небось вы поняли давно, что моя сестра алкоголичка.

Мила кивнула:

— Это сразу видно.

Сестра Фимы вздохнула: