Экватор рядом

Коротко о древнеэфиопском языке геэз, прародителе современных семитских языков Эфиопии — амхарского, тигре и тигринья. Если условно сравнить геэз с латынью, то, по словам известного семитолога Э. Аллендорфа, наиболее близкий к нему, язык тигре, соответствовал бы итальянскому, тигринья — испанскому, а амхарский (амаринья) — французскому. Геэз — совершенно непонятный мирянам, да и многим духовникам, мертвый язык — используется в церковной службе, как у нас церковнославянский. Того хуже — это язык обычного права, законов глубокой старины, которые еще кое-где сосуществуют с законами современной Эфиопии, а также предмет бессмысленной зубрежки для тысяч детей-учеников церковных школ.

Но даже и перечисленные выше премудрости доступны немногим. В 1962/63 учебном году в 99 контролируемых государством школах обучалось около 11 тысяч детей. Громадное большинство учащихся одолевает только первые три-четыре года обучения. В 1962/63 учебном году в первых четырех классах этих школ было 10126 учеников, в восьмых — уже… 100, а в завершающих, двенадцатых, — 12! Отсев учащихся в эфиопских школах вообще чрезвычайно велик, но в церковных — особенно. Это объясняется кроме всего прочего растущим недоверием учащихся, молодежи к «ценности» и практической надобности «наук», которые им втолковывают учителя от церкви. Об этом также все чаще говорят и пишут представители передовой эфиопской интеллигенции.

Сеть традиционных школ выглядит куда внушительнее: сегодня их И тысяч с 600 тысячами ребятишек. Почти при каждой церкви существует такое учебное заведение. Видели мы их в Бахар-Даре, и в Гондаре, и в Дебра-Маркосе. То, что мы видели, и то, что нам рассказывают о них, полностью совпадает с характеристикой, приведенной в одной книге, изданной в Петербурге более 60 лет назад. Алфавит геэз, псалтырь и счет до сотни — вот и весь курс обучения за один-два года. Так было и 60, и 600 лет тому назад, так есть и сейчас.

Один из виднейших деятелей современной Эфиопии в области народного образования, Гирма Амаре, пишет: «Церковь через свои школы подавляет также всякую любознательность, пытливость ребенка, во-первых, благодаря методу обучения, во-вторых, благодаря языку, на котором это обучение ведется… В слоговой азбуке геэз 265 слогов[18]. Ребенок с палкой-указкой в руке пытается запомнить каждый слог, громко его произнося и повторяя несколько раз кряду, пока не запомнит все 265. Затруднения возникают когда ученика заставляют назвать какой-нибудь слог из середины, — ему легче повторить весь громадный вызубренный алфавит с начала до конца, чем вспомнить звучание отдельного, наугад взятого слога. Когда ученик запомнит все 265 слогов, его начинают обучать чтению, сначала «Мелекта Хавариат» («Послания апостола Петра») или другого апостола или святого, затем «уонгэл» (Евангелие) и наконец «псалмы Давидовы». Все эти тексты написаны на древнеэфиопском языке геэз, которого ребенок не понимает. Таким образом, после азбуки следует зубрежка слов, предложений, абзацев, страниц, глав и целой книги без малейшего понимания их содержания».

О ценности подобных знаний весьма красноречиво говорит тот факт, что эти «школы» полностью исключаются из государственной статистики, несмотря на заманчивые суммарные цифры.

Наконец, специальные церковные школы — это те же традиционные, но учащиеся которых посвящают себя (как правило, по воле родителей) служению церкви. Таких школ сравнительно немного, и они сосредоточены в «бастионах христианства» — провинциях Годжам, Тигре, Бегемдер. Это мрачная «кузница» церковно-монастырских «кадров». В данном случае я воспользуюсь опубликованным в одном эфиопском журнале рассказом Тешагера Вубе, на себе испытавшего все прелести церковного обучения.

Дети священников, некоторых провинциальных чиновников, местной знати (по крайней мере хотя бы один мальчик в семье) знают, что церковный курс образования для них не кончится через год-два. По традиции каждая такая семья отдает церкви восьми-девятилетнего мальчугана, которому суждено стать профессиональным слугой Иисуса Христа до могилы. К учителю переходят отцовские права над ребенком, и прежде всего право наказывать, которое новый наставник использует в полную силу. Тут и розги, и палочные удары, и голое рукоприкладство. Чаще же это право используется по-другому: дети попросту становятся слугами «учителя». Они бегают за покупками на рынок, работают на церковном огороде, собирают хворост, моют патрону ноги, стирают, стряпают и выполняют сотни других поручений.

По воскресеньям ученика может навестить отец. Это единственный день, когда мальчики видят своего учителя улыбающимся: чем больше родительские приношения, тем шире его улыбки. Общежитие учеников — хижина пять-шесть человек. Территория «учебного городка» наглухо отгораживается от мирских сует.