Экзамен

Вот и напал я на него со всех сторон сразу. Шагает он, как Вавилонская башня, все хочет меня кулачищем сверху прикрыть. А я не из таковских. Только он изловчится, а я уж его в спину барабаню. Только он повернется -- а я уж ему сверху нахлобучку сделал... быстрый я!

Пыль идет по двору, словно чучелу огородную выбиваю.

-- Шерин-ерин, -- кричу, -- держи-и-сь!

Разъярился он, пошел на меня чудовищем.

Прет, как нечистая сила, глаза кровью налились, ручищами в воздух гвозди вколачиват... Отступать мне пришлось, и уж из носу кровь. Дьяконица кричит с крыльца:

-- Под ножку его, под ножку!

-- Это не по правилам, -- говорю.

А уж он меня под клеть загоняет.

Дышит, как паровик, и вот-вот к земле придавит. Вижу, дело плохо... как изловчусь, да промеж ног у него и проскочил!

Он вспять.

А уж я за загривок, да к земле его клоню.

-- Поклонись, -- говорю, -- дьяконице, проси у ней прощенья!

Сделал я из него глагол, да, признаться, и коленкой помог... полетел он! Полетел, да и удержаться не может, -- вот, думаю, ворота головой прошибет.

-- Падай, -- кричу, -- падай!

Он и впрямь упал, как мешок с овсом.

Встал в земле, в пыли, с царапинами, смеется.

-- Опять друзья? -- говорит.

-- Друзья! -- кричу.

И уж забыл, что хотел во двор не пускать, очень радость была большая от победы. Дьяконица даже нам водочки выставила... веселая ходит. Признаться... выпили мы. И очень даже! Христофор-то в пляс пошел, шутки шутит, смеется... а должно быть, большое зло он против меня в сердце затаил.

Собрала дьяконица чаек... сидим мы.

Он и говорит мне:

-- Что вы, отец дьякон, в священники не проситесь?

Словно он по душе меня ударил этим словом.

-- Вы-думашь! -- говорю.

А он так хитро посмеивается:

-- Голос у вас гремучий, плоть солидная, поступь важная, и к тому же вы человек книжный: всю службу до тонкости понимаете. Можете вы обедню наизусть отслужить?

-- Так отхватаю, -- говорю, -- что в ушах затрещит!

-- А ноту знаете?

-- Не только, -- говорю, -- ноту, а все ключи понимаю. В архерейском хору когда-то состоял... и на гитаре по нотам играть учился у первеющего в городе музыканта.

-- Так вам, -- кричит, -- только катехизис по Макарию пройти, да и на экзамен к владыке!

-- Допустит ли владыка?

-- Как не допустить: он любит простецов. Ведь и апостолы из простых рыбарей к высокому-то званию призваны

-- То апостолы! -- говорю.

-- Все равно!

И стал он мне расписывать да рассказывать, как где какой священник без образования, сиречь из простецов, в высокий сан возведен. Егорьевский батюшка -- из башмачников, -- только тем и взял, что архерейский секретарь ему кумом приходится. А уж теперь и камилавку имеет! В Марьевке священник тоже из бывших писарей. Нашел тропки утиные, монетками посорил...

-- Ага! Значит, и подмазать требуется?

-- Да ведь худой курице, отец дьякон, и на базаре грош цена!

Занозил он мою душу.

Впал я с тех пор в задумчивость, ночи не сплю, думаю. Чем же, думаю, и в самом деле хуже я других? Службу всякую зажмурясь оттрезвоню и в требник не загляну. Проповедь какую угодно расскажу насчет ли добродетели, или грехопадения... все до тонкости объясню, как и что и куда относится. Да ведь и проповедей-то написано -- тьма! Наш о. Панкратий всегда по книжке читает, да еще иной раз строчку потеряет... ищет, ищет. Герасим разве иногда наизусть говорит... да так-то и я расскажу, даже чище! А доходы-то, думаю, брат ты мой дьякон, поповские-то... не те-е-е! Дьякону одна третья часть идет, вот оно что, а поп только мошну растопыривай: катится денежка, и конца ей нет. Да и приятно самому хозяином быть, что ни говорите. Уж о. Панкратию калоши тогда подавать... шалишь! В гости к нему приеду и по чреву толстому рукой похлопаю -- как мол, отец, поживаешь? А чего он мне тогда сделает? Пусть злится! Мне что! Я такой же поп... может, еще благочинным буду.

Размышляю я так-то, и нет мне сна.

Да и во сне-то все мерещится, как прихожане во двор кто что тащит: кто хлеба, кто живности, кто овцу на новоселье, а церковный староста обязательно корову, потому человек он зависимый, и могу я его к медали представить.

Стал я с дьяконицей советоваться.

И она впала в размышление... уж очень хочется ей меня попом видеть, да только верить боится.

Приходит Христофор, а я к нему в упор:

-- Макарий есть?

-- Есть, -- смеется.

-- Трудно?

-- Умному человеку раз прочитать.

-- А еще какие науки требуются?

Стал он мне перечислять, у меня глаза на лоб полезли.

-- Литургика, гомилетика, дидактика...

-- Все равно, -- кричу, -- тащи!

Засел я за книгу, долбил, долбил, в голове туман стал. Слова все какие-то, натощак не выговоришь, никогда и не слыхал таких. Начал я с дьяконицей своей точно по-турецки разговаривать: пущу, пущу в нее такими-то словами, чтобы, значит, лучше запомнить, перед владыкой не сконфузиться, а она только глазами круглыми смотрит.

-- Я бы, -- говорит, -- тебя не то что в попы, в протопопы посвятила, такой ты у меня умный!

А мне и лестно.