Экзамен

Собрался я по осени. И Христофор со мной увязался. Выехали очень торжественно, дьяконица плакала и благословляла. Однакоже отошел я от дьяконицы, и напал на меня прежний стих... точно с цепи сорвался. Пи-и-ли мы дорогой... сказку вам, не совру, друг друга не узнавали, лики обоюдно, как в тумане, мерещились. И то сказать, страшновато мне было, оттого и впадал в забвение. Однакоже, приехав в город, подтянулся я, приоделся, медаль прицепил и отправился в архерейский дом. По пути на базар зашел. До базара прост шел, с базара нагружен доверху.

Встретились духовные, смеются.

-- Али, -- говорят, -- дьякон, с охоты идешь?

-- Еще только, -- говорю, -- отправляюсь на охоту.

-- На попа охотишься?

А один знакомый священник посмеялся так-то, потом со строгостью говорит:

-- Уж очень ты, дьякон, в открытую идешь: такое дело тайности требует. Спрятал бы...

-- Под полу, -- говорю, -- не спрячешь, все равно видать, к тому же дело живое: кричать начнет!

-- Хоть иди сторонкой, -- советует, -- а придешь -- в темном месте спрячь. А то на тебя там и руками замахают!

Пошел я задворками, через сад прокрался, в темный коридор, как вор, проник.

Оттуда к секретарю.

Старичок седенький, борода длинная, как у угодника, сам кости да кожа, смотрит на меня и тихим гласом спрашивает:

-- Что вам, отец дьякон, угодно?

-- Так и так, -- говорю, -- к владыке.

-- По каким делам?

-- Экзамен держать на попа желаю.

Глаза у него очень большие сделались.

-- Да вы, отец дьякон, с ума сошли, -- говорит. -- Тут у нас студенты семинарии годами в псаломщиках служат.

-- То, -- говорю, -- люди умудренные, а я простец.

-- Так что же из того?

-- А то, -- говорю, -- у меня для вашей милости в коридоре два гуся припасено... из доброго к вам расположения. Скушно им там в темноте-то, не возьмете ли на кухонку?

-- Это, -- говорит, -- дело двунадесятое... можно, можно.

Подобрел старичок-то, стул мне пододвинул:

-- Расскажите, как и что.

Стал я ему рассказывать, какие знания имею и какие предметы проходил, а он смотрит испытующе, потом же тихим гласом вопрошает:

-- У вас этих... предметов-то... только два и было?

Я думал, что он о науке спрашивает.

-- Каких, -- говорю, -- предметов?

-- Гусей-то?

-- Нет, -- говорю, -- еще два припасено... на всякий случай.

-- Вот это отлично. Ступайте-ка к духовнику... очень он всякую птицу любит. Мы с двух сторон на владыку-то! И устроим ваше дело. А уж с остальным сами справляйтесь... касательно экзамена-то.

-- С этим-то справлюсь, -- говорю.

Проводил он меня вежливым манером до двери, а потом и в коридор, а сам все шуметь не советовал. Пошел я тихим ходом, коридорами подземными, на задний двор, во флигель к духовнику. Иду, ног под собой не слышу, радуюсь: выгорает мое дело! Даже гусей поглаживаю.

-- Ах, вы, -- говорю, -- мои заступники!

Встретил меня духовник ласково, поговорил что-то с гусями, сейчас же каждому имя дал, запер их в пустую комнату, меня в зальцу пригласил. Рыжий он такой, кудрявый, даже глаза золотистые, а сам маленький, суетливый. Выслушал он меня, заспешил, забегал, ряску надевает, бормочет скороговорочкой:

-- Побегу, побегу сейчас, сейчас побегу!

Посмеивается, помигивает:

-- Устроим, устроим... а вы в приемную пожалуйте.

И впереди меня бежит-бежит, семенит, далеко ушел, обернулся, сделал руку трубой, шепчет во весь двор:

-- А за гусей спаси-и-бо...

Вошел я в приемную, замешался среди духовных, жду. А сердце во мне колотит, как колокол в большой праздник... и страшно мне и радостно! Косятся на меня духовные, подходят, спрашивают:

-- По суду, что ли?

Еще другие подошли, и те тоже:

-- По суду, что ли?

Удивляюсь, и чего это им суд дался, даже обозлился, однакоже дух во мне веселый, и шучу я:

-- По суду, -- говорю.

-- А какое дело?

-- Колокол украл.

Они и глаза на меня:

-- Да ты какого прихода?

-- Вознесенского.

-- Что за колокол? Большой колокол?

-- Шестьсот пудов, -- говорю.

Стоят они вокруг, как соляные столбы, -- не знают, что и подумать.

-- Доходы, -- говорю, -- малые... пришел я ночью, снял его и продал.

Так и прыснули. И пошел кругом говор:

-- Дьякон колокол украл!

Вижу, сказал на свою голову.

Вдруг слышу глас из двери:

-- Дьякон Громобоев, -- к владыке!

Приосанился я, медаль поправил, вхожу. Иду так важно, выступаю гордо, а коленки у меня дрожат, и сердце так и колотится, словно выскочить и убежать хочет. Никогда я у этого владыки не бывал, думаю: "Какой-то он, как-то меня встретит?" Зала светлая, просторная, пол такой скользкий, что я чуть не упал, даже руками взмахнул. Вижу, вдали у двери владыка стоит: старенький, сугорбленный, личико маленькое, а лоб высокий, будто у него на голове митра надета.

И лицо доброе.

Чётки перебирает, улыбается.

-- Что это, -- говорит, -- ты, отец дьякон, руками машешь?

Я в ноги:

-- На экзамен, владыка святый, приехал.

-- Разве я тебя звал?

-- Нет, владыка... я сам...

-- А зачем тебе экзамен?

-- Во священники хочу!

-- Давно ли, -- говорит, -- ты в себе такое призвание почувствовал?

-- Всегда, -- говорю, -- владыка святый, во мне такое желание было... только наука моя малая, не осмеливался.

-- А теперь с чего же осмелел?

Что я на это скажу?

Молчу.