Экзегетические ошибки

Возможно, теперь читателю будет легче понять проблему синонимов. С одной стороны, два слова в принципе никогда не могут быть синонимами, если под синонимичностью мы понимаем полное совпадение значений в любых контекстах, причем под полным совпадением мы подразумеваем тождественность значений на всех уровнях: как на денотативном и коннотативном, так и на уровне семантических компонентов, и на уровне передачи когнитивной информации, и на уровне эмоционального воздействия. С другой стороны, в конкретных случаях словоупотребления два слова могут быть синонимами, и теоретически это можно продемонстрировать для отдельных случаев. Для иллюстрации рассмотрим другую общеизвестную диаграмму (рис. 2), на которой в определенном контексте понятия А и Б становятся синонимами в строгом понимании там, где совпадают их смысловые значения (в заштрихованной области). Строгая синонимия, конечно, предполагает совпадение не только референтного значения, но других значений, в противном случае следует говорить, что понятия А и Б «синонимичны» не на всех уровнях значений, а только на некоторых.

Рис.2

Теперь, вооружившись этими знаниями, мы можем продолжить изучение глаголов αγαπάω («агапао») и φιλέω («филео»), начатое при обсуждении неверного использования этимологии слов. Мы убедились в том, что άγαπάω не всегда обозначает «правильную», или жертвенную, или божественную любовь, и в том, что никаких намеков на такую любовь в корне слова нет. В связи с этим возникает вопрос о знаменитом диалоге Иисуса и Петра в Ин. 21:15–17: использование разных глаголов намеренно и несет особый смысл или же мы имеем дело с семантическим тождеством, синонимией? Схема диалога представлена на рис.3.

Рис.3

По разным причинам я очень сомневаюсь в том, что использование разных глаголов имеет какое–то значение. Если бы передо мной стояла задача это доказать, потребовалось бы сказать несколько слов о важности «третьего времени», провести достаточно подробный экзегетический разбор отрывка, привести доказательства того, что Иоанн постоянно вводит выражения, которые являются либо полными, либо почти полными синонимами[67], и так далее. Большинство же тех, кто считает, что Иоанн, используя разные глаголы, хотел передать особый смысл, обосновывают свою позицию одним из двух доводов. Во–первых, они утверждают, что переводчики Септуагинты и авторы книг Нового Завета наделили[68] слова αγαπάω и αγάπη особым значением, чтобы иметь специальную терминологию для описания любви Бога; только этим, по их мнению, можно объяснить то особое положение, которое эта группа слов заняла в библейской литературе. Несостоятельность этого довода доказал Робер Жоли своим диахроническим исследованием, в котором он приводит убедительные свидетельства того, что слово αγαπάω начало приобретать популярность в греческой литературе начиная с IV в. до н. э. и его употребление не ограничивалось библейской литературой[69]. Росту популярности этого слова способствовали произошедшие в языке структурные изменения. Слово αγαπάω постепенно становилось общепринятым глаголом «любить», потому что глагол φιλέω («филео») расширил свое семантическое поле и включил в себя значение «целовать». Не будем отвлекаться на причины, которые привели к этим изменениям[70]; в любом случае автором собраны существенные доказательства, которые опровергают первый довод.

Второй аргумент, на основании которого многие настаивают на разграничении άγαπάω и φιλέω в Ин. 21:15–17 и который непосредственно относится к теме нашего обсуждения, наиболее ясно представлен в книге Уильяма Хендриксена[71]. Хендриксен показывает, что, несмотря на существенную семантическую близость глаголов αγαπάω и φιλέω, если рассмотреть все библейские отрывки, в которых они встречаются, мы получим убедительные доказательства того, что в каждом случае слова обладают семантическим «излишком». Например, когда Иуда предает Иисуса целованием (Лк. 22:47), используется φιλέω, но αγαπάω в таком контексте никогда не встречается. Исходя из этого, Хендриксен заключает, что αγαπάω и φιλέω не являются полными синонимами и, следовательно, сохраняют несколько разные семантические идеи также и в Ин. 21:15–17.

Независимо от того, чем закончатся продолжающиеся споры об этом отрывке, довод Уильяма Хендриксена несостоятелен именно потому, что автор неверно использует понятие синонимии. Основная идея его аргумента в том, что у этих глаголов несколько отличные друг от друга диапазоны значений, поэтому в данном контексте глаголы должны семантически отличаться. Но если бы мы решали вопрос о синонимичности слов в конкретных случаях, сравнивая весь диапазон их значений, то ни о какой синонимии ни в каком контексте не могло бы быть и речи. Своим подходом Уильям Хендриксен априори отрицает существование синонимов[72].