Экзегетические ошибки

Вероятно, найдется немного слов, которые бы вызывали у толкователя больше затруднений, чем глагол–связка ειμί («эйми», 'быть'). Кэрд приводит полезный перечень основных значений слова в роли глагола–связки в греческом языке[80]:

а) тождество: «Что же скажем? Закон [есть] грех?» (Рим. 7:7);

б) качество: «Никто не [есть] благ, как только один Бог» (Мр. 10:18);

в) причинность: «Помышления плотские есть смерть» (Рим. 8:6);

г) подобие: «Язык [есть] огонь» (Иак. 3:6).

Эта подборка полезна и весьма уместна для размышления над библейским утверждением, вызывающим больше всего споров: «Сие есть тело Мое». Некоторые христианские конфессии считают, что «есть» в данном контексте выражает тождество; но поскольку семантический объем глагола гораздо шире и значение тождества не является единственно возможным, его необходимо обосновать. С другой стороны, отвергать это значение в контексте «сие есть тело Мое» на основании того, что ни в древнееврейском, ни в арамейском языке не было истинных глаголов–связок[81], как это делают противники данного толкования, тоже нельзя, потому что их аргумент, во–первых, предполагает, что под влиянием семитских языков семантический объем ειμί сузился до тех же размеров — предположение не только не доказанное, но и по сути неверное. Во–вторых, аргумент предполагает, что древнееврейский и арамейский языки не имели средств для выражения предикативных отношений, что тоже ошибочно.

Кэрд считает, что слова «сие есть тело Мое» не могут выражать тождество, потому что «Иисус не мог, держа в руках хлеб, отождествлять его с живым телом, частью которого были Его руки»[82]. Но если «тело» в данном контексте имело несколько иной референт, чем тело, частью которого были Его руки, глагол–связка является частью метафоры, а все метафоры следует истолковывать значением категории «г». По мнению Кэрда, проблема в том, что как только мы высказываем предположение, что «есть» означает «представляет» или «символизирует»,

традиционные конфессии парируют тем, что святые дары нельзя считать «простыми символами». Ошибочность этого возражения кроется в допущении, что символ непременно замещает обозначаемую им реальность и соотносится с ней так же, как натюрморт с настоящей рыбой и фруктами — аппетит пробуждает, а удовлетворить не может. Однако множество символов, например поцелуй, рукопожатие, ключ от дома, являются средством выражения, иногда единственным, того, что они представляют. Поэтому логичнее всего истолковать глагол–связку в этом евхаристическом высказывании как «представляет», а дар хлеба — как реальность, которую он, по замыслу Иисуса, символизирует[83].

Поначалу звучит убедительно, но есть в этом рассуждении один изъян. В приведенных Кэрдом примерах поцелуй является символом и выражением любви, потому что является ее проявлением; ключ от дома для ребенка является символом самостоятельности и действительно приводит к самостоятельности, потому что является инструментом самостоятельного образа жизни. Но хлеб не является одновременно и символом, и частью тела Иисуса аналогично тому, как поцелуй является и символом, и проявлением любви. Пример рукопожатия несколько лучше. В сущности, я привожу эти замечания, для того чтобы показать, что даже если мы правильно определим вид глагола–связки «есть», у нас все равно остаются неразрешенные вопросы.