Читаем Экзегеза полностью

Тогда “возмущение поля реальности” ведет к возмущению физической, субстанциональной реальности (множественных объектов во времени и пространстве, управляемых причинностью) исходящему из абстрактной структуры, которая одновременно основание реальности и посредник творения. Нет ничего за пределами этой абстрактной гиперструктуры, познаваемой мета-абстракцией Ноэзиса. Нет никаких оснований для утверждения более высокого и реального онтологического уровня, поскольку несубстанциональная абстрактная структура порождает сама себя и вызывает собственные изменения изнутри, нет ничего, что объемлет ее снаружи. Однако это не совсем пантеизм или гилозоизм; есть тонкое различие между физической реальностью (множественными объектами во времени и пространстве, управляемыми причинностью) и абстрактной структурой - только последняя порождает сама себя, так что это не гилозоизм; не утверждается существование никакого божества, так что это и не пантеизм. Это (опять-таки) что-то вродо космоса Пифагора, если это вообще что-то известное нам. От платоновской теории Форм (как подлинной реальности) это отличается тем, что вместо утверждения свободного соединения (Форм) утверждается единая абстрактная структура; это kosmos noetos или Логос, но это не Логос как посредник между Богом и творением, поскольку не утверждается никакого Бога. Возможно, это напоминает логос стоиков, который был имманентен творению; но их логос был субстанционален, так сказать, материален; так что это опять-таки не он. Это вроде пифагорейского математического Логоса, связанного с пределом, рацио и пропорциями (например, прямоугольник 8х13, Золотой Прямоугольник). Это Пифагор, а не Платон.

(12 сентября 1981)

“Посредник творения есть его структура”. Эту структуру не следует смешивать с множественностью физических объектов в пространстве и времени, управляемой причинностью; это две совершенно разные вещи. (Структура несубстанциональна, абстрактна, едина и порождает собственные изменения; она не физична и не может быть воспринята человеческими чувствами; она познается интеллигибельно, посредством того, что Платон назвал ноэзисом, что требует определенной высокоуровневой мета-абстракции). С другой стороны, ее не следует смешивать и с Богом. Она никоим образом не предполагает существование Бога, в ней ли самой или же вне ее как ее создателя. Она не посредник между Богом и физическим творением. Она напоминает и космос Пифагора, и Недвижимый Перводвигатель Аристотеля. Может ли она быть тем, что Спиноза называл “разумом атрибутов”, который параллелен res extensae [расширенным формам], который мы знаем как физическую вселенную, они являются равными атрибутами единой субстанции (и отождествленной Спинозой с Богом)? Нет; поскольку для Спинозы они являются целиком параллельными атрибутами; ни действующими друг на друга, ни являющимися первопричиной друг друга. Я, с другой стороны, утверждаю онтологический примат за несубстанциональной абстрактной структурой и, более того, считаю, что она полностью контролирует физическую пространственно-временную вселенную как свою основу и причину.

Абстрактная несубстанциональная структура и физическая вселенная.

Музыка и ритм.

Так что “видение” аналогично “видению”, что одна корова плюс одна корова равняется двум коровам, один плюс один всегда равняется двум; это ноэзис, возможно, не ноэзис Форм, возможно ноэзис космоса Пифагора. В этом есть нечто странное; это связано не только с онтологической иерархией или же, возможно, с абстракцией, но с комбинированной абстракцией-превращением (как ритм с музыкой; см.: музыка - это не абстракция ритма; но комбинированная абстракция-превращение уровней, связанных с разумом; человек их видит и т.д.). Это дизъюнкция, дизъюнктивный прыжок не от степени к степени, а от типа к типу. Хотя это некоторым образом связано с “видением” Форм; “видение” Форм выполняется посредством такого прыжка. Но может быть использована математика, ведь здесь Пифагор, а не Платон.

Не возвращает ли концепция Логоса нас обратно к космосу Пифагора, то есть от свободного соединения к единой струтуре? Не схожа ли концепция kosmos noetos скорее с этим космосом, чем с Формами? Возможно, она соединяет 1) реальность этого гипер-мира и 2) полу-реальность мира частностей (что мы находим в учении о Формах с идеями Пифагора о структуре)? Может, Платон к этому и стремился? (Как еврей, Филон не разделял платоновскую идею о полу-реальности пространственно-временного мира). Но Филон непреднамеренно соединил истинный космос Пифагора (несубстанциональную структуру) с платоновской полу-реальностью, он соединил Пифагора и Платона, возможно, не подозревая об этом.

(12 сентября 1981)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Волкодав
Волкодав

Он последний в роду Серого Пса. У него нет имени, только прозвище – Волкодав. У него нет будущего – только месть, к которой он шёл одиннадцать лет. Его род истреблён, в его доме давно поселились чужие. Он спел Песню Смерти, ведь дальше незачем жить. Но солнце почему-то продолжает светить, и зеленеет лес, и несёт воды река, и чьи-то руки тянутся вслед, и шепчут слабые голоса: «Не бросай нас, Волкодав»… Роман о Волкодаве, последнем воине из рода Серого Пса, впервые напечатанный в 1995 году и завоевавший любовь миллионов читателей, – бесспорно, одна из лучших приключенческих книг в современной российской литературе. Вслед за первой книгой были опубликованы «Волкодав. Право на поединок», «Волкодав. Истовик-камень» и дилогия «Звёздный меч», состоящая из романов «Знамение пути» и «Самоцветные горы». Продолжением «Истовика-камня» стал новый роман М. Семёновой – «Волкодав. Мир по дороге». По мотивам романов М. Семёновой о легендарном герое сняты фильм «Волкодав из рода Серых Псов» и телесериал «Молодой Волкодав», а также создано несколько компьютерных игр. Герои Семёновой давно обрели самостоятельную жизнь в произведениях других авторов, объединённых в особую вселенную – «Мир Волкодава».

Анатолий Петрович Шаров , Елена Вильоржевна Галенко , Мария Васильевна Семенова , Мария Васильевна Семёнова , Мария Семенова

Фантастика / Детективы / Проза / Славянское фэнтези / Фэнтези / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй
Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй

«Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй» — это очень веселая книга, содержащая цвет зарубежной и отечественной юмористической прозы 19–21 века.Тут есть замечательные произведения, созданные такими «королями смеха» как Аркадий Аверченко, Саша Черный, Влас Дорошевич, Антон Чехов, Илья Ильф, Джером Клапка Джером, О. Генри и др.◦Не менее веселыми и задорными, нежели у классиков, являются включенные в книгу рассказы современных авторов — Михаила Блехмана и Семена Каминского. Также в сборник вошли смешные истории от «серьезных» писателей, к примеру Федора Достоевского и Леонида Андреева, чьи юмористические произведения остались практически неизвестны современному читателю.Тематика книги очень разнообразна: она включает массу комических случаев, приключившихся с деятелями культуры и журналистами, детишками и барышнями, бандитами, военными и бизнесменами, а также с простыми скромными обывателями. Читатель вволю посмеется над потешными инструкциями и советами, обучающими его искусству рекламы, пения и воспитанию подрастающего поколения.

Вацлав Вацлавович Воровский , Всеволод Михайлович Гаршин , Ефим Давидович Зозуля , Михаил Блехман , Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Проза / Классическая проза / Юмор / Юмористическая проза / Прочий юмор