Экземпляр

Он залпом допил остывший кофе, и, вот блин, даже кофе имел какой-то сивушный дух.

— Что-то с тобой произошло за последнее время, да, — заметила Диана, закуривая сигарету.

Костя бросил невольный взгляд на холодильник. Магниты, магниты, дурацкие магниты, опять они висят неправильно! О, они, эти магниты, буквально сводят с ума! Костя рывком поднялся со своего места, в два шага подлетел к холодильнику и пообрывал уродские магниты. Пообрывал, дернул дверцу, за которой стыдливо пряталось мусорное ведро, да и выбросил их все. Тай (Самуи и Пхукет), Париж, отчего-то Пенза (там кто-то из друзей был), бессмертный Питер и Владивосток с этим его Русским мостом. Все-все выбросил. Даже как-то легче стало.

— Я душу дьяволу продал, — сообщил Костя, снова садясь напротив Дианы.

— В смысле, ты связался с криминалом, как твой… — Диана осеклась, решив, очевидно, лишний раз не упоминать о Григорьеве-старшем, — как мой… как наши?..

— Нет, зайка моя. Все намного-намного сложнее. Зато я теперь дружу с Робертом Векслером.

— Ох, — Диана округлила глаза и затянулась сигаретой.

Она задумалась — отвела взгляд куда-то в сторону, прищурилась, отчего вокруг глаз появились заметные гусиные лапки, и еле слышно произнесла:

— Если я попрошу прощения, то смогу остаться с тобой? Если что, я с Крапивиным даже еще не спала, так что по факту я тебе не изменила.

— Зато ты переспала со мной, изменив новоиспеченному бойфренду.

Диана наконец-то сфокусировала взгляд своих светлых (точно растекшаяся ртуть собралась в единую каплю) глаз на Косте.

— Я правда не знаю, что делаю. Крапивин был моей мечтой, моей несбывшейся мечтой, любовью, которую у меня так жестоко отобрали, и вот он появился, и у меня снесло башню, но я… я не знаю. Ах, я в такси об этом уже говорила, и вот теперь… Опять… Я… Я такая дура!

Она выглядела и вправду растерянной, но Костю отчего-то это только рассмешило.

— И поэтому ты удрала с режиссером Якиным, — съехидничал он.

— Еще все можно исправить, правда? — заламывая руки, произнесла Диана.

Ее жест выглядел очень напыщенно и театрально, Станиславский и Чехов в гробу бы перевернулись, причем одновременно. Костя ни на секунду не верил в ее искренность, но от этого было только больнее.

— Нет, — ответил он и решительно встал из-за стола, словно намекая, что разговор окончен.

— Прости меня, пожалуйста! Я сама не ведаю, что творю. Всю свою жизнь я была никчемной куклой, которую можно было сломать в угоду прихоти, отец думал, что я стану знаменитостью, а я стала никем, потому что и была никем. И вот теперь что-то приключилось — я сама не заметила, как стала вдруг свободной и живой, прежняя бессмысленная кукла обрела, кажется, разум, и появились какие-то чувства, и я не знаю еще, что с этим подарком делать, вот и мечусь, как придурочная, — тошнотворная пауза. — Ну хочешь, мы еще раз займемся сексом? Ну как нормальные люди, на кровати, со всеми причиндалами.

— Хочу ли я? — глухо ответил Костя — он, словно прячась, остановился в углу между стеной и мойкой. — Знала бы ты, как я этого хочу. И как я хочу тебя. Да я б с тебя шкуру спустил и трахнул бы так, как ведьму, с начисто содранной кожей. Но — нет. Я тебя не прощаю, и все кончено, — он сжал кулаки, да так, что ногти больно впились в ладони. — Ты эмоциональный инвалид и психопатка, — сквозь зубы сказал Костя, чувствуя, как в его сознание проливается злоба, точно черная холодная вода. — Ладно, выпендриваться не буду, я-то вообще убийца. Но был момент, когда все мои деяния имели смысл — как мне казалось. Ибо все я делал ради тебя. Я даже убил человека, — Костя повысил голос чуть ли не до крика, — с твоим именем на устах! Но все прошло, все кончено, нет больше ни в чем смысла. Я хочу, чтобы ты ушла.

Диана сделала было шаг в сторону Кости, но тот ее остановил резким жестом руки.

— Не смей ко мне приближаться. Уходи.

— Ты ведь потом пожалеешь об этом.

— Тебя не касается, о чем я буду жалеть, а о чем нет. Проваливай.

— Не отпускай меня, пожалуйста. Я полная дура, если позволяю тебе…

— Проваливай.

Диана вытащила из шкафчика стакан и налила воды из-под крана. В четырех стенах висела такая плотная и густая тишина, что ее можно было резать ножом, как сливочное масло. Костя стоял спиной к окну, прислонившись к подоконнику, и все не решался: сказать — не сказать. Ну раз уж этот вечер стал вечером откровений, то почему бы и нет.

— Как тебе Муравьев? — с места в карьер начал Костя.

Он старался не смотреть на Диану. Краем глаза он видел ее, видел, как она быстрыми глотками пила воду, потом открыла кран, и налила в стакан еще воды, и залпом выпила эту воду, но старался не фокусироваться на этом зрелище, хотя у него плохо получалось.

— С чего ты заговорил о моем психиатре? — Диана наконец-то поставила стакан на столешницу.

Диана, глупенькая Диана, сонная принцесса, спящая красавица, болезненная, точно укол, вечно на грани сна и яви, вечно на грани жизни и смерти, призрачная гостья из Терабитии, так ничего и не поняла.

— Хороший специалист этот Муравьев, да?

— Блядь, — Диана, кажется, начала что-то понимать.