Экзистенциализм. Период становления

Отмечу, что модальность его философии очень отличается от модальности Унамуно. Если Унамуно очень трагичен, то Ортега-и-Гассет скорее обеспокоен, в нем нет такой степени экзистенциального напряжения. Очень характерно, что это редкий пример экзистенциалиста, у которого тема смерти не является значимой, он делает акценты на другие вопросы. Я думаю, что одно связано с другим. Отсутствие такой трагичности обусловливает отсутствие темы смерти.

Я поделю свой рассказ на две части, очень краткие и почти равные по объему. Сначала скороговоркой проговорим некоторые основные идеи его философии и потом подробнее остановимся на его работе «Восстание масс», поскольку эта работа у него самая известная. И чрезвычайно важная во многих отношениях. Я знаю, что большинство из вас ее читали, и это замечательно!

Прежде всего, с чего нужно начать? Я вам когда-то говорил в начале нашего курса и не устаю повторять, что экзистенциализм – это философия кризисная. Не просто постклассическая, а кризисная! Это кризисность во всем: антирационализм, антипрогрессизм, трагичность, расколотость. Ортега-и-Гассет – один из философов, который ярко осознал, что с ХХ веком заканчивается колоссальная эпоха, мы вступаем в эпоху агонии и конца Нового времени. Кончается колоссальный период истории человечества. С этим связан огромный интерес к Галилею, к Декарту, к тем людям, с которыми прежде всего связано начало этой эпохи. Куда-то мы идем. Куда – непонятно. Ортега пытается всеми силами это осмыслить.

Его главный оппонент – это Декарт. (Ну, и еще Гегель. Но почему он спорит с Гегелем? Вспомните то, что я уже подробно объяснял на лекции о Кьеркегоре.) Почему Декарт? С его точки зрения, Декарт заложил основы новой европейской культуры, которые надо преодолеть, реформировать. После Декарта человек и мир стали расщеплены, причем сразу по многим позициям. Объект и субъект. Человек – активен, мир – пассивен, я вне мира, мир вне меня. Между мной и миром стена. С точки зрения Ортеги это одна из самых главных и фундаментальных проблем культуры Нового времени. И надо заметить, не он один пытается преодолеть это жесткое противопоставление человека и мира. Это пытаются сделать и эмпириокритицизм Маха, по-своему феноменология Гуссерля, разные другие философы. Они пытаются вот эту картезианскую жесткую субъектно-объектную оппозицию преодолеть. То есть жесткое противопоставление человека и мира. То, на чем строится философия Декарта и основана вся культура Нового времени. (С ее отчуждением, забвением бытия, расщеплением мира, распадом человека и экологической катастрофой.)

Помимо этого, Декарт (как вы знаете, с ним связана психофизическая проблема) говорит об оппозиции: материя – дух. При этом материя не духовна, дух не материален. И мир, и человек оказываются страшным образом расщеплены. Материя без духа, дух без материи, субъект без объекта, объект без субъекта, чистый разум. Культура, описанная Декартом, вычленяет из человека его небольшую часть: рассудок, разум, затем противопоставляет миру, стерилизует, избавляет от всего личного, живого, конкретного. То есть стерильный человек – стерильный мир. Обесчеловеченный мир. И обезмиренный человек. Человек – это просто рациональное анонимное существо, не личное, лишенное качеств, как-то постигает мир. Тоже обезличенный, обездушенный и лишенный качеств. Совершенно естественно, что из этого противоречия мы приходим в тупик. Или мы приходим к материалистическому тупику и говорим, что меня нет, а есть только мир, а я – жалкое отражение мира, что-то нереальное. Сознание просто отражает материю. Оно есть, а меня нет. Бытие определяет сознание, как гласит главная догма материализма. Либо мы приходим к солипсизму: внешнего мира нет, а есть только я один. В общем, все это, с точки зрения Ортеги-и-Гассета, надо преодолевать. Преодолевать эту расколотость, расщепленность, фрагментированность, стерилизированность. Поэтому, повторяю, в полемике с Декартом он пытается сформировать и сформулировать свою собственную позицию. Не случайно Ортегу-и-Гассета относят не только к экзистенциализму, но и к «философии жизни», не случайно он продолжает традицию Просвещения и в то же время пытается ее реформировать.