Экзистенциализм. Период становления

– Конечно, не спорю: не без этого; элемент самолюбования, элитарного аристократизма и взгляда на мир «сверху» у Ортеги есть. Но это не перечеркивает саму опасность омассовления, о которой он говорит. Другое дело, что вы мыслите как социологи! Выросли на Вебере, поэтому воспринимаете человека-массу как некий идеальный тип. Как собирательный образ. И разве этот тип не эвристичен? Разве он не помогает нам что-то понять в окружающем мире? Помогает! Скажем Хосе Ортеге-и-Гассету спасибо за это! Разве описанные им два идеальных типа не плодотворны для осмысления современности? Но, как и у его учителей-неокантианцев или у его современника Макса Вебера, это лишь очки, формочки, сконструированные нами «логические утопии», прикладываемые к реальности, но никак не сама реальность. Это не означает, конечно, что вот этот конкретный человек всю свою жизнь будет «массой», а вот этот – «творческим меньшинством». Это же не пожизненная варновая система Индии: если ты родился шудрой, кшатрием тебе уже в этой инкарнации никогда не бывать. Если бы на этой оппозиции кто-то начал строить общество, это, несомненно, было бы чудовищно. По моему личному глубокому убеждению, единственная элита (например, герои-народники семидесятых годов XIX века) – это те, кто отрицает всякие элиты и борется за общество без элит!

Не Ортега-и-Гассет начал использовать оппозицию «массы» и «творческого меньшинства». Вспомните хотя бы романтиков с их противопоставлением «гениев» и «толпы черни», героев и филистеров, или младогегельянцев (Бауэра, например) и Петра Лаврова с их идеей «критически мыслящего меньшинства», способного помочь всему обществу обрести субъектность и выйти из просто «антропологического» (природного косного и бессмысленного) существования в подлинно «историческое», или уже названного народника Михайловского, творца русской социологии и замечательного «субъективного метода» в социологическом познании… Испанский философ лишь удачно развил эту традицию мысли, приложив ее к ситуации ХХ века.

Лекция 7 Лев Шестов

Сегодня из Испании мы ненадолго отправимся на другой конец Евразии – в Россию. У нас будет русский день. Наши герои сегодня – Лев Шестов и Николай Бердяев. О Шестове я расскажу чуть короче, за часок, о Бердяеве – чуть подробнее. Несколько слов о них в целом, прежде чем мы перейдем к первому нашему герою.

Это самые известные в мире русские философы. Если бы у нас было побольше времени, был бы хороший повод поразмышлять о том, почему те или иные философы (и вообще деятели культуры: ученые, писатели, композиторы, художники) попадают в мировую культуру, а другие – нет. Это, честно говоря, очень любопытно. Я приводил пример с Паскалем: он во Франции и вообще во всей Европе до ХХ века не считался за философа, на него смотрели свысока как на мыслителя, а в России уже в XIX веке он оказался прямо своим, таким родным, русским философом, и все от него загорались и им увлекались и вдохновлялись его темами и образами. Или Пушкин, к примеру. Он – велик, он – наше все, но в мировую литературу не попал, оставшись явлением местным, а не всемирным. В мировой литературе Пушкин мало известен. А вот Толстой, Достоевский и Чехов попали. Почему так происходит – я не знаю.

На мой взгляд, самый великий русский философ, конечно, Владимир Соловьев. Но он как-то не попал в мировую философию. А вот Бердяев и Шестов – попали. (Ну, и, пожалуй, еще Бакунин, Кропоткин и Федоров.) И если кто-то что-то вообще знает и слышал о русской философии на Западе, то, прежде всего, знают эти два имени. Отчасти это можно объяснить тем, что они много лет провели на Западе, попали в нужное время в нужное место. А этим местом в двадцатые – тридцатые годы, несомненно, был Париж. Там они несколько десятков лет вращались среди ведущих интеллектуалов, участвовали в общих дискуссиях и изданиях. Но, конечно, этим все не объясняется, так же как их реальными выдающимися талантами и многими заслугами.

Оба они, конечно, экзистенциалисты.

Переходим ко Льву Шестову. Начну с одного личного воспоминания, потом с двух эпиграфов, а потом, как всегда, литература.

Позволю себе рассказать, как я впервые узнал о его существовании, это довольно забавная история. Я был студентом-третьекурсником. Была весна восемьдесят девятого года. Я брел куда-то по мокрой Москве, проходил мимо кинотеатра «Иллюзион», что на Котельнической набережной. И там увидел объявление, что в близлежащей Библиотеке иностранной литературы проходит выставка книг крупнейшего русского эмигрантского издательства «Имка Пресс». Вы не представляете, что это такое: в Москву приехало издательство, которое полвека издавало кучу книг на русском языке за границей, и вот можно прийти и, заплатив бешеные деньги – рубль, – за этот день наслаждаться любой книжкой!