Экзистенциализм. Период становления

«Вера – есть непостижимая творческая сила, великий, даже величайший, ни с чем не сравнимый дар Божий. Вера не может и не хочет превращаться в знание. И там, где вера трактуется в линиях самоочевидных истин, там надо видеть указание на то, что мы уже потеряли веру. Весь смысл веры, самая ее сущность в том и состоит, что она разрывает ни с тем или другим определенным авторитетом, а с самой идеей об авторитете… (Смотрите внимательно: вера как разрыв идеей авторитета, – это очень важно!) Человек вдруг начинает чувствовать, что никакой опоры, никакой подпоры не нужно. Привычка к подпоре есть как будто наша вторая, нет, не вторая, а первая природа, с которой мы так связаны, точно она обусловила собой саму возможность существования нашего, есть только привычка. Вера не знает ни покоя, ни уверенности, ни прочности. Вера не опирается на всеобщее согласие, вера не знает конца и пределов. В противоположность знанию, ей не дано никогда торжество самоудовлетворения. Она – трепет, ожидание, страх, тоска, постоянное предчувствие великой неожиданности, тоска о великой неудовлетворенности настоящим, невозможность проникнуть в будущее». Не знаю как вам, а лично мне страстность, поэтичность и пророческая убедительность этих строк Шестова напоминает лучшие места из Послания к Коринфянам апостола Павла.

Вера – это абсурд, парадокс, попытка подпрыгнуть над миром из мира падшего, в мир, из которого когда-то были изгнаны Адам и Ева. Шестов называет веру «новым измерением мышления», позволяющим нам осуществить акт трансцендирования, возвращения из падшего и проклятого мира в рай, на родину. Говорить о Шестове – дело почти безнадежное. Как всегда моя цель – дать вам какое-то ощущение от философа, сказать «о чем» он вообще (не «что» он, а – о «чем»!), побудить читать его (ибо все мои лекции – лишь жалкая копия оригинала, с которым и необходимо знакомиться всем гуманитариям). Разумеется, никакие лекции не могут заменить вашего самостоятельного знакомства с философскими первоисточниками во всей их глубине и бездонности – они могут лишь указывать на них и отсылать к ним.

Шестов в мире, который рушится, в котором падает всякая определенность, пытается научить человека жить в ситуации беспочвенности, в которой господствует свирепая и безжалостная необходимость, слепой разум, слепая наука. Есть физики-экспериментаторы, а Шестов – философ-экспериментатор. Он очень однобок, очень тенденциозен, очень провокативен, очень пристрастен – и этим прекрасен и ни на кого не похож. Он не выстраивает свои взгляды в систему. Его философия абсолютно личностна. Он не ответит, если мы прямо строго спросим его: «Ну и что? Что из этого следует? А как же это возможно? А как же можно жить без разума и законов, как жить в невесомости?» Он лишь пожмет плечами и усмехнется. На его философии (как, например, и на проповедях Христа) не выстроишь ни общество, ни мораль, ни науку, ни культуру. Он апеллирует к жизни, к личности. Он в основном лишь ставит вопросы и высказывает всякие абсурдные и возмутительные для «философии обыденности» тезисы. Но он необычайно обаятелен: он необычайно расшевеливает душу, заставляет увидеть тайну в очевидном, актуализирует каких-то философов, которые нам кажутся уже старыми, забронзовевшими, тысячи лет назад жившими. У него действительно среди них есть личные смертельные враги и личные друзья – и это заразительно. Он очень любит-чувствует Паскаля, Достоевского, Ницше, ненавидит Спинозу или Гегеля. Уж ненавидит так ненавидит. Уж любит так любит. Повторяю, читайте Льва Шестова, что угодно. Все время у него некие бесконечные размышления на темы, которые я обозначил: «Афины – Иерусалим», «философия трагедии», «философия обыденности», жизнь и вера против разума и необходимости.

Вот такой вот странный, совершенно одинокий, глубоко трагический по мысли своей философ. А теперь у нас осталось минут пять на ваши реплики и вопросы.

Вопросы

– Он писал на каком языке? Просто я не представляю, как «Апофеоз беспочвенности» может быть переведен на иностранный.