Экзистенциализм. Период становления

Он спрашивает: с чего началась этика? С вопроса, обращенного Богом к братоубийце: «Каин, где брат твой, Авель?» А закончится этика вопросом Бога, обращенным уже к Авелю: «Авель, где брат твой, Каин?» То есть как ты, праведник, можешь наслаждаться райской жизнью, когда хоть кто-то страдает в аду? Никто не может быть счастлив, пока кто-то мучается.

Вот это тоже ересь с точки зрения христианства, как и многое у Николая Александровича Бердяева, о чем я сейчас сказал. То есть идея всеобщего спасения, апокатастасиса, невечности ада. Но чрезвычайно симпатичная, убедительная и привлекательная, на мой сугубо внецерковный, внеортодоксальный, светский взгляд.

Есть еще одна тема, которую даже при самом беглом и лаконичном разговоре о Бердяеве надо затронуть. Это одна из любимых тем Бердяева, которой он посвятил огромное количество разных книг и статей, – философия истории. Пробегусь по ней совсем по диагонали.

Понятно, что историософия Николая Александровича вытекает из его общих этических, религиозных, антропологических и аксиологических взглядов, о которых я уже говорил. Но все-таки где он, собственно, об этом пишет? Я уже называл вам: в его маленькой, но очень важной книжке «Смысл истории», родившейся из курса лекций, которые он читал еще в поднявшейся на революцию России. В сборнике статей, написанных во время мировой войны «Судьба России», (особенно важная статья первая – «Душа России», где он пишет как раз про русскую душу, знаменитые и весьма спорные свои суждения). Еще в одной апокалипсической статье по мотивам Шпенглера – «Предсмертные мысли Фауста». Ряд работ с попытками осмыслить большевизм, тоталитаризм – Бердяев один из первых, кто подходит к феномену тоталитаризма. И прежде всего в «Истоках и смысле русского коммунизма». Также в интереснейшей работе «Русская идея», одной из самых интересных попыток осмыслить и описать историю русской культуры и философии XIX века, разбирая и изучая ее не по мыслителям, как я с вами изучаю экзистенциализм, а по проблемам, через какие-то узловые темы. И у него есть очень интересная статья «Человек и машина». Бердяев – один из первых, кто обращается к философии техники (на него огромное влияние оказал Шпенглер, и во многих случаях русский мыслитель повторяет мысли немецкого гения). Но остановлюсь. Хотя это перечисление историософских работ Бердяева (неотделимых от его эсхатологических сочинений) можно, конечно, было бы продолжать. Но это – главное.

Итак, что же можно сказать о философии истории Бердяева? Во-первых, она вся окрашена эсхатологически. Я уже говорил сегодня вам, что для Бердяева в высшей степени характерно катастрофическое переживание мира, мысль о том, что история не может быть понята вне эсхатологии, вне учения о конце, конечных судьбах мира. И с этим связаны тезисы, о которых я вскользь говорил уже: во-первых, история как частный случай человеческих усилий творить всегда неизбывно трагична (мы уже об этом говорили). История – это цепь неудач, катастроф, провалов, срывов, разочарований. Все в истории неудачно. Исторический процесс – это набор кратких взлетов и долгих мучительных провалов, куда ни посмотри!

Христос принес в мир великую истину, а в итоге выродилось это все в христианство, какой-то карикатурный «-изм», объективацию, церковный аппарат, пародию на Христа, Крестовые походы, инквизицию и так далее. Великая французская революция: как все хорошо начиналось! Свобода, равенство, братство, ура!..А закончилось кровавым террором, гильотиной, отвратительными Робеспьером и Маратом. Ренессанс: воспевание человека, такой порыв и затем опять – провал, крушение, саморазложение гуманизма, блестящие «ренессансные личности», талантливые изверги и чудовища вроде Генриха VIII, Чезаре Борджиа или Ивана IV, скепсис Монтеня и космическое отчаяние Шекспира… История по Бердяеву – это ряд таких взлетов и неудач, как все творческое человеческое, слишком человеческое. Это относится, как мы знаем, и к личностным усилиям, и в том числе и к социальным.

(Вообще, замечу в скобках, по своим социальным взглядам Бердяев себя определяет как мистический анархист, как социалистический персоналист, персоналистический социалист. В то же время он – воинствующий враг того, что называют «буржуазностью». То есть, с его точки зрения, буржуазность – это усреднение, омассовление, обыденность, торжество плоти над духом и т. д. То есть буржуазность он, конечно, понимает не как Маркс, а намного шире, а-ля Герцен, как духовное явление. С другой стороны, он – один из первых исследователей и критиков тоталитаризма и людей, задумавшихся о роли техники в мировой истории.)