Экзистенциализм. Период становления

Ведь это постоянное подчеркивание, что никто не заменит меня перед Богом, я – Единственный. Если у Штирнера это еще как-то можно понять при определенном желании как проповедь: каждый сам за себя, эгоизм, ничего общего нет (хотя можно и нужно – совсем по-другому), – то в случае с Кьеркегором это совсем исключается Сократом, с одной стороны, и христианством – с другой. Поэтому для него пробуждение «я», пробуждение личности, пробуждение веры, с одной стороны, это условие диалога, сущностного, сократического, а с другой стороны, условие рождения веры, ведущей к живому Богу. Мне кажется, эти две интенции важны.

– То есть язык для него существует? Существует ли для него объективная реальность, в которой люди могут встречаться своими индивидуальностями, она есть для него? Или это тоже под вопросом, как в постмодернизме? В постмодернизме всякий субъект полностью субъективен, тотально субъективен, то есть нет ничего вообще. Вообще ничего не существует. Я бы хотела понять для себя: как для него это? Если идет такой сильный упор и акцент на субъективность, в каком смысле может существовать язык и в каком смысле мы в этом языке встречаемся?

– Смотрите, с одной стороны – стихия диалога, наличие Бога живого, к которому мы можем прийти, и необходимость общения, диалога. С другой стороны, Кьеркегор очень остро, как я уже всю лекцию пытался сказать, осознает несовершенство слова, его недостаточность, чрезмерную абстрактность, не способную выразить личное, субъективное, конкретное. Поэтому так важно именно понять, как он писал – стремясь намекнуть, подтолкнуть, спровоцировать, недоговорить, недосказать.

Я очень люблю эту знаменитую даосскую притчу (цитирую по памяти): сетями пользуются для ловли рыб, но когда рыба поймана – сеть становится не нужна; силками пользуются для ловли зайцев, но когда заяц пойман – силки становятся не нужны; словами пользуются для выражения мысли, но когда мысль выражена – слова становятся не нужны. Где бы мне найти человека, забывшего про слова, чтобы с ним поговорить?

Вот та же мысль у Кьеркегора: при помощи слов постараться дойти до того, чего словами уже нельзя выразить. Отсюда, повторяю, умение тактично промолчать, намекать, подталкивать читателя. То есть он хорошо осознает недостаточность слова. Но, разумеется, тут нет полного релятивизма. И словом он владеет в совершенстве.

Тут надо еще понимать крайний перекос самого характера моих лекций: я все-таки, мягко говоря, читаю курс не по богословской мысли и не по христианской культуре. Тогда был бы совершенно другой Кьеркегор, тогда бы я девяносто процентов говорил о другом и лишь десять процентов о том, о чем сейчас говорил. А я сейчас почти исключительно говорил о Кьеркегоре как о философе, в контексте развития и становления экзистенциализма. Просто надо понимать, что для самого Кьеркегора, так же как и для Паскаля, все-таки философия не самоцель. Главное – найти способ побудить людей обратиться к Богу. Так же и для Кьеркегора главное – это христианство. А вся эта философия, субъективность, все остальное – это очень важно, но это все-таки орудия на его пути. Просто я в контексте нашего курса, светского, небогословского, непротестантского, я сделал акцент на том, что, может быть, для самого Кьеркегора не было самым главным: недаром он во второй половине жизни в основном писал от своего лица богословские трактаты, а не романы, где он выводил образы и типажи эстетиков.

Одно дело, каким Кьеркегор остался для всех, в том числе и для нехристиан, в том числе и для атеистического экзистенциализма. Другое дело, Кьеркегор, как он сам понимал себя, свою миссию. Надо просто понимать, что это – разные акценты, разные силовые поля. И в этом втором силовом и ценностном поле, конечно, уже не будет возникать вопросов о его будто бы релятивизме и прочем сходстве с постмодернизмом.

Лекция 5 Мигель де Унамуно