А что такое, в сущности, семь – десять лет? Отчего бы не покончить сразу, не остаться на кладбище всем, бросив жребий: на чью долю выпадет несчастье быть последним и бросить последнюю горсть земли на могилу последнего усопшего?»
И еще, чтобы вы поняли, что такое ирония Кьеркегора. О философских учениях – это нам, философам, мощный бумеранг в наш огород: «Философские учения о жизни зачастую так же обманывают, как вывески с надписью „Стирка белья“ на толкучке. Вздумай кто явиться сюда с бельем, он будет сильно разочарован – вывеска выставлена для продажи».
И вот – нечто прямо «карамазовское» или «сартровское» о «заброшенности»:
«Где я? Кто я? Как я пришел сюда? Что это за вещь, которую называют миром? Что это слово значит? Кто тот, кто заманил меня в бытие и теперь покидает меня? Как я оказался в этом мире? Почему со мной не посоветовались, почему не познакомили с его обычаями, а просто сунули в один ряд с другими, как будто я был куплен у некоего „продавца душ“? Как я обрел интерес к этому большому предприятию, которое называется реальностью? И почему я вообще должен иметь интерес к нему? Что это, моя добровольная забота? И если я вынужден принимать в нем участие, где директор? Я хотел бы сделать ему мои замечания. Никакого директора нет? Но к кому я тогда обращусь с моей жалобой? Существование, безусловно, есть полемика – и могу ли я просить, чтобы и моя точка зрения была принята к рассмотрению? Если нужно принять мир таким, каков он есть, не лучше ли было бы вовсе не узнавать, каков он?»
Ну и, напоследок, из дневников Кьеркегора пару цитат.
«„Толпа“ – вот главный сюжет моей полемики. Тут я ученик Сократа. Я хочу отрезвить людей, хочу обратить их внимание на самих себя, на свою жизнь и предостеречь их от напрасной гибели. Баричи-писатели считают вполне естественным, что бездна человеческих жизней пропадает задаром; они пальцем не пошевелят, чтобы предотвратить такое зло, как будто бы все это множество людей для них не существует вовсе.
Не хочу подражать им. Хочу открыть толпе глаза, и если она не поймет меня добром, заставлю насильно. Надо, однако, понять меня. Я не хочу бить толпу (одиночка не может бить массу), нет, я хочу заставить ее бить меня. Вот в каком смысле только я пущу в ход насилие. Раз толпа примется бить меня, внимание ее поневоле должно будет пробудиться. Еще лучше, если она убьет меня, тогда внимание ее сосредоточится всецело, а стало быть, и победа моя будет полной. В этом отношении я бедовый диалектик. И теперь уже многие говорят: что вам за дело до Кьеркегора? Вот мы ему зададим! Но ведь говорить, что им нет до меня дела, и в то же время стремиться задать мне означает уже известную зависимость от меня».
«Все идет к тому, что скоро будут писать лишь для толпы, для невежественной толпы, и лишь те, кто умеет писать для толпы».
«Благодаря неоценимому дару Божьему человек, испытывающий сильные удары судьбы, уподобляется редкому инструменту. При каждом новом испытании лира его души не только не расстраивается, но, напротив, приобретает еще одну струну».
«Нет слов, наслаждение имеет в себе много прелести в данную минуту, но для воспоминания нет ничего отраднее перенесенных страданий, то есть страданий за добро и истину. К тому же нам дано лишь семьдесят лет для наслаждения, и целая вечность для воспоминаний. Наслаждению уже совсем нет места в воспоминании».
«„Вечное“ таинственно-нераздельно с человеком во все возрасты жизни, но внимание смертного отвлечено временным, и он не видит того, что около него».
И последнее из «Дневников», уже – вот совпадение! – ненамеренно и случайно отсылающее нас к теме следующей встречи:
«Окончить совсем Дон Кихота нельзя: его надо изображать постоянно на лету, в погоне за бесконечным рядом. Дон Кихот бесконечно совершенствуется в безумии».
Вообще я не люблю на лекциях много зачитывать. Но Кьеркегор так прекрасен, тонок, остроумен, задушевен, что все время хочется его цитировать и цитировать. Но давайте теперь перейдем к вашим вопросам.