Экзистенциализм. Период становления

Вообще, «Книга Иова» – это одна из самых поразительных книг Ветхого Завета. Я не устаю ее перечитывать. Может быть, только «Книга Экклезиаста» еще более экзистенциально насыщенна, трагична и глубока. Иов был праведником, над которым Дьявол стал издеваться. Дьявол заключил с Богом пари, сказал, что сломает этого Иова, и Бог ему сказал: делай, что хочешь, только не лишай его жизни. И Дьявол стал всячески издеваться над Иовом, посылать ему всякие несчастья. У него вдруг умерли близкие и родные, он потерял свои богатства, заболел. Друзья Иову говорили: значит, ты в чем-то виноват пред Богом, покайся! А Иов не знал за собой вины. И он не принял судьбу, он не принял необходимость. В данном случае, как мы (но не Иов) знаем, это была дьявольская Судьба, дьявольская Необходимость. Он потребовал к ответу самого Бога! И, что самое интересное, Бог ему ответил.

Иов – это метафизический бунтарь. Такой Иван Карамазов иудаизма и христианства. Иов – это тот, кто отказывается принимать очевидность. Бунтарь против необходимости, против Судьбы, против разумности и оправданности внешнего мира, противопоставляющий им свое несогласие, протест и надежду. Иов отказывается принять мир зла и взывает к Богу, как к высшему Судье, который может изменить этот мир. Я уже сказал, что для Кьеркегора свобода и вера – это «тяжба о возможном». И Бог появляется именно в этой перспективе: в перспективе отчаяния, перспективе предельного напряжения, когда человек отказывается соглашаться с очевидностью, принимать Судьбу как высшую и последнюю инстанцию. Бог и вера как «тяжба о возможности». И тут уже отчаяние выступает как грех. Если раньше оно было позитивно, позволяло человеку осознать свою несовершенность, сделать скачок, то теперь уже отчаяние понимается как главный грех, как отказ сопротивляться бессмыслице мира. И Кьеркегор говорит: «Противоположность греха – это не добродетель, а вера». Вера оказывается у Кьеркегора синонимом свободы, страсти, личности, борьбы, муки, напряжения, негарантированности и непредопределенности. Он стремится вернуть современным людям то, что они утратили в эту нашу гнусную эпоху анонимности, обезличивания, мало-кровности, малодушия, стадности, в гнусную эпоху видимого торжества науки, морали и техники.

Кьеркегор говорит: надо научиться быть личностью, научиться любить, ненавидеть, верить, рисковать, выходить из строя, мучиться. Отчаяние преодолевается верой. И вера оказывается у Кьеркегора актом свободы, актом протеста против очевидного мира и актом взывающей апелляции к неочевидному Богу, высшим актом личности. Вера абсолютно беспочвенна, она никак не рационализирована, не универсализируема. Веру нельзя передать другим. Веру нельзя обосновать ни на чем, нельзя объяснить или доказать. А, как вы помните, слово «беспочвенность» на латыни будет дословно «абсурд». Вера перед лицом разума абсурдна! В этом еще один аспект мученичества христианина. Это вечная неспокойность, вечная самонеудовлетворенность, вечное желание быть христианином и осознание своего несовершенства. И еще один важный аспект христианского мученичества – то, что перед лицом разума вера кажется абсурдной. И она таковой и является. (Помните, фактический создатель христианства апостол Павел писал, что «мудрость мира сего – безумие перед Господом», но и наоборот, вера христиан «для иудеев – соблазн, для эллинов – безумие»!) Вера – это некий скачок, еще один скачок. Скачок от разумного отчаяния к безумной надежде.

Вера парадоксальна. Если бы веру можно было растворить в морали, в разуме, объяснить, передать – она была бы не нужна. Как и личность. Вера для Кьеркегора становится, во-первых, символом свободы, во-вторых, высшим проявлением человеческой страсти, личности, выходом из необходимости – куда? – навстречу Богу. А Бог, как и у Паскаля, «не Бог философов и ученых, а Бог Авраама, Исаака, Иакова»! Не Бог-теорема, не Бог-абстракция. И Кьеркегор пытается вернуть в христианство вот это утерянное напрочь чувство живого личного Бога, живой личной веры, веры абсурдной и мученической. Веры как страсти, негарантированности, преодолении отчаяния.