Итак, первая угроза. Ясперс говорит, что на смену народа приходит масса. То есть народ вырождается в массу. Об этом же и в те же самые годы (1929–1930), только более ярко, подробно и основательно, писал Хосе Ортега-и-Гассет. Оба философа были внимательными свидетелями начала неких глобальных процессов, необратимо изменяющих и искажающих облик человечества. Но Ясперс, в отличие от своего испанского коллеги, не использует антитезу: «человек-масса» – «творческое меньшинство». Он – менее элитарный или менее «аристократический» философ, чем Ортега.
Чем, по Ясперсу, отличается «масса» от «народа»? Конечно, народ, говорит Ясперс, это вовсе не идеальные люди. Но все же это люди, у которых есть традиции, которых внутренне объединяют некие общественные связи, какое-то коллективное самосознание, органическое единство. Но этот «народ» разрушается, и на смену ему приходит человеческая пыль, атомизированная безликая «масса». Люди-атомы, у которых нет ни прошлого, ни будущего, ни связей, ни самосознания, ни памяти о былом, ни образа грядущего. Люди, которыми легко манипулировать, которые взаимозаменяемы (вспоминая поэму Элиота и роман Музиля можно назвать их «полыми людьми», «людьми без лиц»). На смену любви, эросу приходит чистая и голая анонимная сексуальность. Приходит общество, в котором каждый человек взаимозаменяем. На смену культуре приходит общество, в котором царит императив развлечения в духе «хлеба и зрелищ»! Масса бездумна, манипулируема, деперсонализирована и раздроблена. Так Ясперс видит переход человека в «массу»: потеря связей, утрата ориентиров, массофикация, стандартизация. Не будем на этом подробно останавливаться, поскольку много созвучного с Ортегой-и-Гассетом и с другими теоретиками «массового общества» и «массовой культуры», хотя и немного в других категориях, с другими категориями и другими деталями.
Подробнее мне хотелось бы остановиться на второй угрозе. Она более интересна и своеобразна. Ясперс весьма точно именует ее: «суеверие науки», «научное суеверие». Наука сегодня – наше все. Новое время проходит под ее знаком (вспомним о «второй прометеевской эпохе»). Наука через технику полностью определяет нашу жизнь. Мы живем в тотально онаученном и технизированном мире. Мы молимся на науку, мы апеллируем к науке, верим в науку, зависим от нее. Наука для нас – синоним истины, добра и прогресса. Она несет «разумное, доброе, вечное». Что не научно – то и «не истинно»! Но Карл Ясперс подчеркивает, что, ссылаясь на науку, говоря о науке, завися от науки, пользуясь повсеместно ее языком, ее предрассудками, ее достижениями и плодами, почти никто в нашем обществе в действительности не знает, а что такое наука. Как она устроена, как работает и, главное, каковы ее границы! Что она может и чего не может! Мы от науки зависим, но мы ее не понимаем. Мы не понимаем, что она такое.
В качестве примера представим себе, допустим, какого-нибудь древнего вавилонянина. Он полностью и всецело в своей жизни зависел от того, как встанут звезды, как разольются (или не разольются) Тигр и Евфрат, будет ли засуха и жара. Все ведомо жрецам и все зависит от жрецов, которые хранят это как сокровенное мистическое знание в своей узкой касте. Мы сейчас находимся ровно в той же ситуации. Мы относимся к большому адронному коллайдеру или к генной инженерии подобным образом. Чего от них ждать? От них зависит наша жизнь. Мы сегодня тотально зависим от жрецов науки, от экспертов. И относимся к ним с ужасом, тревогой, надеждой и благоговением. Ясперс очень точно и метко назвал это «суеверием науки».