– Понятно, что это не объективируемо. Экзистенциальная коммуникация достигается через открытость, доверие, сопричастность другому. Сам разум для Ясперса – «неограниченная воля к коммуникации». Это тесно связано с экзистенциальным переживанием истинности. Иногда эта коммуникация, по словам Ясперса, достигается просто через взгляд, жест. Ясперс пишет: «Я один не есть самость для себя, но становлюсь таковой во взаимодействии с другой самостью». То есть Ясперс мыслит человека не как герметически замкнутую на себя монаду. И через коммуникацию личность сущностно выходит из своей «одиночной камеры». Начинает воспринимать другого не как вещь, но как личность.
Вы, конечно, заметили, когда я говорил об осевом времени, что оно характеризуется универсальностью человечества и преодолением замкнутости отдельных культурных миров. Но все же подробнее об экзистенциальной коммуникации я собираюсь рассказать не в связи с Николаем Бердяевым или Карлом Ясперсом, которые оба немало об этом писали и размышляли, а в самом конце нашего курса, на примере двух философов, которые сделали проблему диалога, подлинного и неподлинного общения центральной в своем творчестве. Это Габриэль Марсель и особенно Мартин Бубер.
И еще. Вспомним Сократа! Это идеальный и чрезвычайно яркий, образцовый пример экзистенциальной коммуникации, абсолютный в своем совершенстве образ диалога. Он, в отличие от софистов, не склонен к манипуляциям, не интересуется победой и самоутверждением. Он даже не сообщает собеседнику много новой информации. Его цель одна – взывать к другому человеку, чтобы он тоже выступил в своей истине, чтобы стал давать отчет – не Сократу, а себе самому, чтобы смотрел на мир самостоятельно, чтобы начал жить осмысленно и осознанно… И для всех экзистенциалистов Сократ – навсегда образец экзистенциальной коммуникации. (Это было отчасти присуще и Христу, хотя все же не в такой максимальной степени и не столь совершенно.) Сократ – бескорыстный, неутилитарный собеседник и вопрошатель. С его отказом от писания книг, от абстрактной и анонимной истины, от болтовни, от избыточной информации, он организует ситуацию общения здесь и сейчас, в процессе которого люди способны свободно измениться. В экзистенциальной коммуникации человек выходит из своего привычного абсолютного одиночества, а Другой перестает быть совсем Другим.
Но, мне кажется, мысли Ясперса об этом разбросаны по различным произведениям. И, вполне возможно, поскольку я и сам экзистенциальный философ и все это мне весьма близко, созвучно и дорого, я сближаю его размышления отчасти с мыслями Бубера, отчасти с моими собственными мыслями об этом.
– Отличный вопрос! Начну с напоминания о некоторой, что ли, «срединности» Ясперса, промежуточности его. Ясперс как философ и не очень традиционный, и не совсем радикальный и революционный. Он именно что срединен как философ. С одной стороны, Ясперс пишет книги, но так ярко, живо, новаторски, разворачивая новую программу философствования, что академисты воспринимают его как «белую ворону». Он работает в университете, но хочет существенно его обновить, преодолеть узкую специализацию, отрыв от жизни, изгнать из философии сциентистскую схоластику. При этом он, конечно, не выходит, как Сократ и Диоген (или в ХХ веке Людвиг Витгенштейн или Симона Вейль), на улицу, в жизненную обыденную стихию… но сама его экзистенциальная философия совсем не похожа на тех же неокантианцев или неопозитивистов с их унылым сциентизмом и самодовольным рационализмом.
Как я уже отмечал, он считает каждого человека философом. А человечность – главным философским занятием. Он говорит о философствовании как стихии, затрагивающей каждого человека, а отнюдь не как о монопольной привилегии специальных и профессиональных педантов-философов. Ясперс вовсе не строит каменной стены между собой – профессором философии – и так называемым «обычным простым человеком».