Экзорцист. Лучшие мистические рассказы

Зерно замысла заронили каноник Ратбоун, конечно, и доктор Курциус. Не проснись Стантон в два часа ночи и не заметь огонек в старом викариатском доме по ту сторону долины, в полумиле, никакого рассказа бы не было. «Да и Шекспир тоже помог, – сказал про себя Стантон. – Если бы я не отыскал тот пассаж, не возникло бы нужное настроение».

Приступая к ланчу, Лин Стантон ощущал, что утро проведено нехлопотно и в то же время не без пользы. Днем хорошенько покопаюсь в саду, решил он, а между чаем и ужином поработаю над романом. Рассказ пусть созревает. Завтра или послезавтра посмотрю, как идет процесс.

Но тут его безмятежное расположение духа было нарушено: сестра объявила, что к чаю придут миссис Брамли и мисс Ньютон. Жена священника, особа прямая и искренняя, не вызывала у него неприятия. Она вполне гармонировала с Уинтон-Парбло. А вот мисс Ньютон всегда действовала Стантону на нервы. Внештатная журналистка с ядовитым пером – не самое удачное соседство. Он терпеть не мог ее литературные сплетни, главным образом потому, что знал: обронишь случайное замечание, и она не постесняется раздуть из него целый абзац в каких-нибудь очередных «Беседах библиофилов». Скорее всего, она нацелилась выдоить у него сведения насчет нового романа. Опасная женщина, с такой шутки плохи.

Стантон схватил лопату, скинул пиджак и, дабы выместить на чем-то досаду, принялся перекапывать участок каменистого грунта. Чуть позднее половины четвертого он увидел, как явились гостьи, дал им четверть часа на предварительное обсуждение приходских сплетен, а потом, надежно скрыв свое недовольство, присоединился к ним в гостиной. В конце концов, он высоко ценил знания миссис Брамли по части разведения роз. Вскоре подали чай, Стантон как раз подыскивал уклончивый ответ на вопрос мисс Ньютон о месте в литературе одного особенно им нелюбимого современного поэта, но тут стукнула садовая калитка и на длинной гравийной дорожке показались двое посетителей.

Первым был пожилой священник, чисто выбритый и довольно непритязательно одетый, который шел быстрой, хотя и шаркающей, походкой. За ним следовал его спутник – рослый, с длинной черной бородой, одетый в старомодный сюртук.

Звякнул колокольчик, и служанка доложила о приходе каноника Ратбоуна и доктора Курциуса.

– Боюсь, мисс Стантон, – произнес каноник, когда с церемонией знакомства было покончено, – наш визит не вполне укладывается в рамки этикета. Мы не так давно в вашей прелестной деревне, большую часть своей жизни я провел в далеких краях, поэтому не всегда в ладу с обычными правилами приличия. Мы в старом викариатском доме живем почти что затворниками; боюсь, сам того не желая, я отпугиваю возможных гостей. Но мы стремимся быть добрыми соседями – уверяю вас, стремимся быть добрыми соседями.

Старый джентльмен приметно волновался, но мисс Стантон как никто умела снимать нервное напряжение, а новые люди, тем более выдающиеся, не часто баловали Уинтон-Парбло своими визитами.

Впрочем, не обошлось без ложки дегтя от миссис Брамли.

– Сожалею, каноник Ратбоун, – сказала она, – что мы не имели удовольствия видеть вас в церкви.

Старик, вздрогнув, удивленно вскинул брови, но первым заговорил доктор Курциус.

– Астма, – подсказал он, – ваш астма.

– Да-да, – поспешно подхватил каноник Ратбоун. – Удивительное дело, ужасная досада, но я обнаружил… я обнаружил, что от ладана у меня всякий раз случается приступ. Приходится беречься.

– А доктор Курциус? – не унялась миссис Брамли. – У него тоже астма?

– Доктор Курциус не принадлежит к англиканской церкви, – пояснил каноник Ратбоун.

Здесь Хильда Ньютон сменила тему беседы:

– Я бы хотела послушать что-нибудь о ваших открытиях, каноник Ратбоун. Знаю, вы пережили на Востоке самые захватывающие приключения. Мы тут в Уинтон-Парбло ведем скучное существование, охотимся только на лисиц и, сами понимаете, с трудом представляем себе, как щекочет нервы выслеживание драгоценного старинного манускрипта.

Каноник Ратбоун опустил свою чашку на стол.

– Вы совершенно правы, моя дорогая юная леди, – кивнул он, – эти переживания особенные, ни с чем не сравнимые переживания.

И тут он, к удивлению Стантона, принялся рассказывать. Щуплый нервный священник исчез: его место занял энтузиаст, безмерно увлеченный своим предметом. Речь шла о монастырях Греции, Малой Азии и Синая, о библиотеках, не единожды полностью перерытых учеными, о грудах хлама, где могут скрываться ценнейшие документы, о монахах – вроде бы простецких и невежественных, а на самом деле просвещенных и себе на уме, прекрасно понимающих, какие сокровища они хранят в своих тайниках.

– Доктор Курциус мог бы рассказать вам куда больше, – добавил каноник. – Мой опыт не сравнится с его опытом, но, к сожалению, он неважно говорит по-английски.

– Оно есть так, – вторично прервал молчание доктор Курциус. – Гречески – да, латински – да, армянски – да, сириски и арамейски; но англиски – еле-еле.