Экзотический симптом

– Морем, разумеется! Я заказывал по каталогу. Рыбы, видишь ли, моя страсть: люблю смотреть на них, это успокаивает – как будто йогой занимаешься!

– Охотно верю… Слушай, я пришел извиниться за свои подозрения.

– Значит, импланты ни при чем? – выдохнул Каморин, и его круглая, сытая, добродушная физиономия отразила всю степень облегчения, которое он испытал.

– Абсолютно ни при чем, – кивнул Мономах.

– Господи, а я уже представлял себе судебный процесс: хоть мы и не производим эти импланты, но больницу и, в частности мое отделение, все равно привлекли бы в качестве соответчиков – я консультировался с юристами… Но ты что-то не рад, по-моему?

– То, что импланты чисты, не меняет того факта, что заболел твой ординатор: где-то же он должен был подхватить мелиоидоз!

– Но почему именно здесь? – немного раздраженно пожал плечами завпластической хирургией. – Разве не мог он заразиться в другом месте? А потом заразил пациенток! Ты говорил с ним?

– Он в тяжелом состоянии, хотя мне звонили из «десятки»: диагноз подтвердился.

– Что ж, повезло парню!

Мономах снова перевел взгляд на аквариум.

– У меня тут шесть видов рыб-попугаев, три вида «ангелов», в том числе «королевский» и неоновый – вот он, видишь, как переливается? – Каморин с гордостью ткнул пальцем в сияющее чешуйчатое создание, лениво шевелящее плавниками, зависшее над искусственной скалой.

Одна здоровенная рыбина подплыла к передней стенке и, развернувшись анфас, пристально уставилась на зрителей, пуская из пасти пузыри.

– Может, ты и имена им дал? – насмешливо поинтересовался Мономах.

– Имя есть только у одного – вот у этого самого, – совершенно серьезно ответил Каморин. – Знакомься, это – Педро, «синий хирург».

– Синий – это намек, что ли?

– Его еще называют «голубой хирург», но мне больше нравится «синий». Если присмотреться, у Педро сверху и снизу хвоста можно заметить острые как бритва шипы, которые эти рыбы используют для самообороны…

И тут вдруг в мозгу Мономаха как будто молния сверкнула.

Сначала это была просто вспышка, словно он краем глаза увидел нечто важное, но бесформенное. А потом его сердце пропустило удар. Раньше он не понимал, что имеют в виду писатели, использующие эту метафору: если сердце пропускает удары, это признак экстрасистолии, аритмии или анемии. Но сейчас он сам испытал это состояние, будучи абсолютно здоровым!..

– Дмитрий Палыч, – с трудом шевеля языком от внезапной сухости во рту, проговорил Мономах, – откуда, говоришь, рыбок доставили?

– Из Южной Америки, – ответил Каморин. – Главным образом из Бразилии… Что это с тобой?

– Скажи, а грунт… ну, или что там в аквариумы обычно засыпают, где ты берешь?

– Там же заказываю – раз в год требуется его полностью заменять, а так просто промываем… Послушай, в чем дело-то?

– И водоросли тоже?

– Не пойму я, к чему ты…

– А когда промываете, старую воду сливаете? – не обращая внимания на слова Каморина, продолжал сыпать вопросами Мономах.

– Конечно, раз в месяц, чтобы вода оставалась прозрачной.

– А куда сливают воду?

– Куда? – озадаченно переспросил завпластикой. – Ну, я… честно говоря, я никогда не интересовался! А какая разница?

– Да есть разница, есть! Кто у тебя этим занимается, санитары?

– Нет, работяги наши, техники… Послушай, Мономах, что все это…

– Можешь вызвать их сюда?

* * *

Крюковы жили откровенно бедно. В общем-то, трудно ожидать богатства от семьи, состоящей из одного взрослого и трех несовершеннолетних, с учетом того, что взрослый имеет группу инвалидности.

– У меня двое своих детей, – тяжело вздыхая, говорила Надежда Крюкова, медленно передвигаясь по кухне, наполняя чайник из-под крана, ставя его на плиту, доставая чашки и расставляя их на крохотном столике, который служил обеденным.

Вряд ли он имел право считаться таковым, ведь одновременно сидеть за ним могли не более двух человек! Крюкова была женщиной тучной, поэтому каждое движение давалось ей с трудом.

Насколько удалось выяснить Белкину, ее инвалидность была связана с болезнью суставов, но парень вряд ли смог бы вспомнить и выговорить диагноз. Странен уже тот факт, что Крюковой дали опекунство, ведь органы опеки предпочитают не связываться с больными родственниками.

– Не жируем, как видите, – продолжала она, тяжело опускаясь на табурет напротив Александра и отдуваясь так, словно только что разгрузила товарный вагон. – Но я не могла позволить, чтобы Олежка попал в детский дом! Он такой чудный ребенок, такой ласковый… Удивительно – при таких-то родителях!

– Это ведь сын вашей сестры, верно? – решил уточнить Белкин.

– Да, Женьки. У нее четверо.

– Она лишена родительских прав?

– Да. Трое детей в разное время попали в детский дом. Мои тогда были маленькие, я мать-одиночка, так что не представлялось возможным забрать старших племянников. Но теперь, когда мои собственные дети уже подростки, а Женьке в сорок три года вдруг снова приспичило родить, я поняла, что не смогу отдать Олежку.

– Евгению лишили прав и на младшего?

– Ему годик исполнился, когда опека снова «возбудилась». Мне категорически не желали отдавать племянника!

– Из-за инвалидности?