El creador en su laberinto

А главное — приближались другие монстры. И обычные трупы из могил, пошатывающиеся и щёлкающие челюстями — тоже. Лунный свет померк: жуткий циклон из мёртвой плоти, бешено вращающийся над головами эмиссаров, закрыл ночное светило.

— Вот она, Судная ночь Эспаньолы! — возгласил Фернандо, высоко подняв руки.

Он, конечно, торжествовал. Лопе попятился назад, выстрелил, передёрнул скобу, выстрелил ещё раз… а что толку? И сучий Мастема сюда, похоже, действительно не придёт.

Однако лицо викария Фернандо, предателя веры и человечества, вдруг утратило ликующее выражение. Он резко побледнел, глаза округлились, руки задрожали. Подлец испугался — и не на шутку.

Куда он смотрит? Куда-то за спину Лопе. Там…

Позади была лишь ещё одна развороченная могила, однако выбирался оттуда не оживлённой дьявольской магией мертвец. В первое мгновение Агирре не поверил своим глазам. Он бы много кого мог ожидать в такой момент, однако…

— Как?!

Это слово, хрипло и надрывно произнесённое, вырвалось из глотки Фернандо. Видимо, он не лгал о том, что теперь некому прийти на помощь инквизиторам, что какие-то силы надёжно закрыли кладбище — даже от существа, подобного по могуществу самому Мастеме. Может быть, худшему из ангелов, но равному всем прочим в силе.

— Как ты сюда попал?..

Высоченный худой негр выпрямился. Отряхнул свой роскошный, но совершенно безвкусный фрак от сырой земли.

— Как-как… Идиот. Ты продумал всё, кроме самого простого: это же Эспаньола. Здесь на каждом кладбище моя могила — первая!

Барон Самди блистал белоснежной улыбкой — яркой, словно полуденное солнце, тогда как рожа Фернандо сделалась бледнее лунного света. Лоа, стоя в посвящённой ему могиле, вытаскивал нечто из-под земли. Блеснувшее латунью. Это… ха!

Лопе де Агирре рассмеялся в голос — наверное, больше от нервов, чем от самой ситуации. Барон Самди водрузил на край могилы новёхонький пулемёт — шестиствольную картечницу. Вставил в горловину короб с патронами и взялся на рукоятку. Принялся вращать.

Тра-та-та-та!!!

Изрыгаемые картечницей пули оказались для умертвий даже страшнее, чем благословенные снаряды оружия инквизиторов. Каждая вспыхивала при попадании, словно звезда на небе, и разрывала чудищ изнутри. И трупы, и собранные из останков големы оказались бессильны — это Лопе понял сразу. Они падали и разваливались на части, один за другим.

Тем временем Фернандо бросился бежать.

— За ним!

Надо отдать викарию должное: несмотря на короткие ноги и тучную фигуру, припустил он прочь очень лихо. Ловко вилял между надгробиями, перепрыгивал через могилы — даже Ролдан никак не мог его догнать. Издалека, из-за спин инквизиторов, слышались раскатистый смех Барона Самди и такой же громогласный стрекот пулемёта. Об этом больше волноваться не стоит. А вот поймать подонка…

Бегство Фернандо закончилось вполне бесславным образом: попытавшись перелезть через ограду, он получил от Захарии заряд дроби в задницу и рухнул. Лопе приставил носу предателя ствол рычажной винтовки.

— Вам меня не убить!.. — взвизгнул викарий, смешно размахивая руками.

— А тебя, говноеда, убивать никто и не собирается. Готовься к неблизкой дороге!

Вскоре Фернандо, закованного в кандалы, расписанные известными одному Захарии символами, уже волокли по улице. Он пытался сопротивляться, пусть без всякого толка: с Ролданом в силе викарию не тягаться. За ближайшим углом, неподалёку от здания трибунала Святой Инквизиции, эмиссары застали интересное зрелище.

А именно — Айялу, болтающегося в петле, ещё дёргающего ногами. Люди, вздёрнувшие его на первом попавшемся дереве, узнавались легко: тут половина носила пейсы. Похоже, что Мастема поделился информацией не только с Лопе и его коллегами.

Рав Шмуэль и Лопе де Агирре посмотрели друг на друга. Тут не требовалось озвучивать вопрос, всё и без слов совершенно понятно. Конкистадор только пожал плечами.

— Ну, это… мы все видели, что глава трибунала повесился. Не выдержал, так сказать, груза вины перед святой церковью и добрыми христианами. Всего хорошего!

***

Лопе полулежал в великолепном кожаном кресле — может, даже излишне мягком, буквально обнимающем, подобно нежной женщине. Он смотрел вверх, видя искусно украшенный потолок и огромную хрустальную люстру. Конкистадор поднёс с губам мундштук, затянулся. Вода в колбе забулькала, рот и горло наполнил ароматный дым. Не опиум, конечно, но пойдёт — тем более что лауданума, не указанного в меню, услужливый официант всё-таки плеснул. Для особых гостей он имелся.

Движение дирижабля над Атлантикой было таким плавным, что вовсе не ощущалось. Да уж, это не корабли с их мерзопакостной качкой… никогда Агирре не любил море. Цепеллины гораздо лучше. Конкистадор лениво повернул голову: в соседнем кресле Захария ворковал с двумя прелестными девицами. Узкие корсеты, кринолины, искусно уложенные волосы… хороши, чертовки!

— Учтите: мой друг-то иудейского племени! Если вы обрезы не любите, то…

— Лопе, шёл бы ты!..

— Ай, ладно… не мешаю.