El creador en su laberinto

Это чувство, что знакомо каждому — а уж воину многоопытному тем паче. Взгляд такой пристальный, словно на затылок давит. И уж верно, не звериный: зверя в лесу по-другому совсем ощущаешь. Даже самого лютого, вроде волка или медведя. Но уж коли не кличут его и по голове не огрели — должно обернуться, посмотреть.

— Кто тут, покажись! Я человек добрый, в лес пошёл за промыслом христианским, зла не замыслил тебе!

И с этими словами обернулся. Позади липа стоит: высокая, старая, могучая. И трава вокруг неё не растёт. С ветвей и смотрели на Сеслава, глазами странными — цветом как яшма. Девицу, что его спасла, Сеслав сразу узнал.

Волосы чёрные всё так же не заплетены, сильно перепутаны — а свисают ниже ветви. Кожа белая-белая: и не на молоко похожа, а больше на свет лунный. По первости показалось, будто девушка вовсе нагая: но пригляделся, нет — сарафан на ней, только драный весь. А главное-то, как она смотрит.

Ничего Сеслав не боялся никогда. Ни зверей в лесу, ни стрелы половецкой, ни доброй схватки с ворогом. А вот это — боязно. Потому как не бывает такого взгляда у людей смертных, чтобы даже не прямиком в душу — а насквозь чрез неё, как копьём на скаку. Смотрит и молчит. И сам Сеслав тоже ни слова не молвил, не пошевелился: будто всё тело свело ему в один миг.

Понял Сеслав уже, кто перед ним: как раз ведь неделя после Троицы заканчивалась, недавно Русальская Пасха была. Вот хочешь — верь, хочешь — не верь, но правду говорят в народе, что ходят русалки в это время по земле. Хороводы вокруг деревьев старых водят — так траву и утаптывают. А чего ждать от них, от русалок, тут уж каждый рассказывает по-своему: сходятся обычно, что уж всяко не добра.

Хотя, как бабка Сеславу говорила — иной раз утопающего спасти могут. Верно так и вышло с ним на Семик: а теперь-то что будет? Пытался Сеслав бабкины рассказы толком припомнить: говорила-то она много ему в детстве, но не больно мальчишка слушал. Всё воинское ремесло постичь желал, не верования народные. А теперь вот как сложилось: тут от крепкой руки да меткого глаза толку, как с козла молока. Соображать нужно.

Пока соображал — русалка рассмеялась. Смехом жутким, как в воде тонущий булькает, и при том в лице совсем не переменилась. Так, смеясь, с ветвей и соскочила; в тот же миг кругом листва зашелестела и ветки затрещали. Знамо дело, не ходят русалки по одной.

Вот тут-то Сеслав действительно перепугался, совсем не на шутку. Это тебе не половцы, и не разбойники, и не дружина ворожья: с теми-то знамо как сладить — невелик секрет. А тут? До того ужас взял, что сразу и в голове прояснилось: бабкины рассказы вечерние вспомнились. Быстро — будто мечом взмахнув, провёл Сеслав посохом вокруг себя, на земле сделав круг, а в кругу этом начертал крест животворящий.

Кругом — кутерьма. Русалки повыскакивали отовсюду, их не пересчитать: может, дюжина? Али того больше… Все растрёпаны, кто в чём мать родила, кто в драном и мокром. Закружились вокруг старого воина, мельтешат — только волосы их развеваются перед глазами: чёрные, русые да белые. И хохочут.

— А ну, отвяжитесь! — гаркнул Сеслав, аки на дружину в строю. — Господь меня бережёт, с вами мне не водиться! Ступайте в реку к себе иль к хозяину лесному, а крещёной души не видать вам!

Русалки знай хохочут себе: руки к Сеславу тянут, но за круг ступить боятся. Увидел это дружинник и осмелел: вытащил крест из-под рубахи, стал им грозить девицам. А другой рукой, для пущей убедительности, посохом потрясать принялся.

— Брысь, нечистые!

Поскакали круг него русалки, покричали голосами нечеловечьими — и вот, сначала одна в чаще сокрылась, затем две других, так все и разбежались. Будто не было никого: тишина настала, снова только птичек слышно да шелест лесной.

И только та русалка, что с дерева спрыгнула, никуда не ушла. Сидит на корточках против Сеслава да глазами своими яшмовыми снизу вверх глядит. Не смеётся больше, не кричит и не двигается: только взгляд всё тот же. Но показалось дружиннику, что она от сестриц своих отличается и зла старому дружиннику не желает.

И вот тут — гадай: то ли Дьявол науськал, то ли Господь подсказал, или вспомнились снова бабкины советы. Но Сеслав совсем страх прогнал: вдруг, сам для себя неожиданно, схватил девицу за руку и втащил к себе в круг. А потом снял крест с себя и ловко его русалке на шею накинул. И точно, слышал где-то поверье такое… может, и правда — от бабки родной. А может, кто из дружины, за костром сидючи, рассказал. Или батюшка в церкви.

Это не важно. Главное, что поверье правдивым оказалось: мигом русалка ослабла, голову опустила. Присел Сеслав рядом, попытался ей в глаза заглянуть, да только она лица не кажет больше: отворачивается или волосами закрывает.

— Как зовут-то, ну? — постарался он голос помягче сделать. — Я ж тебя и не поблагодарил с того раза. Меня самого Сеславом величать. А тебя?

Без толку: молчит. Ни звука, ни движения. Уж не зря ли Сеслав поверье старое решил испытать — про то, как русалку ловят? Ну вот, изловил… а теперь-то что с ней поделать? Лучше бы с остальными в чащу убежала…