El creador en su laberinto

Но характер у дружинника простой сложился за долгую жизнь, зато твёрдый: если дело начал — не отступай, слово молвил — назад не бери, а коли чего содеял — не жалей.

— Молчишь… речью, что ли, славянской не владеешь? Ладно… на липе, значит, сидела. На том и порешим: будешь Липкой.

Посидели ещё немного — да и пошли вместе с Липкой из лесу. Домой.

***

Уж ночь пришла, а Липка так и не молвила ни слова. До дому шла понуро, а когда её Сеслав в избе усадил — замерла на месте, голову склонив. Иной раз глянешь, будто неживая. А воин старый всё припомнить силился рассказы о русалках: клял себя на чём свет стоит за былую невнимательность к подобным разговорам. Расспросить бы кого о подробностях… да некого.

Печку растопил, зажёг лучины: свечей в доме не осталось. Полумрак в избе. Луна в окно не показывается, только еле-еле огонь избу освещает, тенями по углам играется. А кожа у Липки в этом свете — краше, чем при дневном: уже не луной, а серебром больше отливает. Застыла русалка, словно изваяние искусное.

Подумалось Сеславу, что крестик-то у неё забрать нужно. Во-первых, самому он потребен: как православному без креста? Во-вторых, раз русалок таким способом ловят, то выходит, что Липка с крестиком на шее — как в колодках. А это нехорошо.

И снял с неё крест.

Тотчас лучины в избе будто ветром задуло, хотя не было никакого ветра. А русалка сиганула в сторону, в угол: только глаза её яшмовые оттуда сверкают страшно. Вся сжалась, и Сеслав тоже напрягся: что ж теперь будет? Неужто бросится на него?

Зашипела и бросилась. Вцепилась Сеславу пальцами в горло, а силищи-то в них — ни у одного ратного человека сколько не бывает. Ни вздохнуть, ни вырваться: перед взором плывёт уже всё, только и видно, что злющие глаза русалки да лицо оскалившееся. Весь Сеслав напрягся, но никаких сил не было Липку побороть. И за что она так? Не желал ведь старый дружинник русалке зла.

Пытался он что-то свободной рукой нашарить: одну-то русалка придавила, на него навалившись. И, как назло, ничего рядом. Вдруг что-то почувствовал пальцами: мелочь какая-то, да вроде из железа. Точно: булавка от фибулы.

И тут, когда уж впору было душу Богу отдавать, вспомнилось ещё одно поверье из бабкиных рассказов. Как есть: говорила она про булавки. Ничего уже толком не соображая, куда-то Сеслав русалку булавкой и ткнул.

Она вмиг обмякла. Выпустила Сеслава, упала рядом, свернулась калачиком — и плачет. Слышно в этом плаче явственно, что не от обиды он: Липке самой страшно сделалось. И будто совестно. В первый миг хотелось Сеславу огреть её чем потяжелее, пока не поздно — али самому из избы прочь бежать. Но глянул он на Липку и передумал.

Как-то сам для себя совершенно неожиданно. Поднял её с пола и обнял: русалка вся на ощупь холодная, словно неживая, но дышит. Волосы Липки к его щеке прижались: вроде сухие на вид, но к коже — будто мокрые. Чудно.

Так сидели недолго. Сарафан на Липке драный весь — считай, что голая: а телом-то вышла, как русалке и полагается. Стройна, никакого изъяна в фигуре: грудь небольшая, но ладная. Как раз что Сеславу всегда было любо. Как-то по-дурацки всё. И страшная она, и красивая. И жалко её почему-то. И себя тоже.

Сам не понял Сеслав: то ли это он Липку первым поцеловал в губы, то ли она его. Всё само собой получилось. Вот только что душила его русалка, а теперь гладить принялась мягкими руками и к себе прижимать нежно. Тут уж не стал Сеслав тушеваться: под себя Липку подмял, прямо на полу, ну а дальше — известно, чего делать. Невелика наука.

***

Так и стали они с Липкой жить вместе. Сразу быт на отшибе наладился: русалка всю работу женскую на себя взяла и выполняла её на совесть. От зари и до сумерек работает: чистоту наводит — любо-дорого посмотреть, каждый угол выскребет; за скотиной да курами ухаживает, пищу нехитрую готовит — из чего Бог послал. Надо сказать, не только от труда русалки расцвело подворье на отшибе: определённо, тут и силы некие благосклонность оказали. Козы доиться стали лучше, а куры нестись: где толком не росло ничего — теперь, гляди, колосится. Сеслав поначалу размышлял: от Бога ему вспоможение али от Нечистого? Но потом бросил такие мысли. Какая разница?

Ну и по ночам при нём была Липка всякий раз, куда уж без этого. Недаром столько сказаний ходит о русалках, что молодцев заманивают да с ума сводят. Мало красоты одной, так ведь и умелой в этом деле Липка оказалась, и стеснений никаких не знала. Что иной раз творила — это приличной девице только расскажешь, уже со стыда сгорит. Ну так Сеслав и рад охоте русалки до всяких утех любовных: кто ж тут не обрадуется? Тем более — столько одному прожив.

Только так слова ни одного и не молвила, хотя понимала Сеслава. Он по этому поводу особо не горевал. Уж если поразмыслить: жена в доме умелая да пригожая, днём работяща, ночью нежна — да ещё и молчит! За одно это многие полюбили бы.