El creador en su laberinto

Слова я, как ни странно, знал. Так что пришлось снова подпевать: дескать, жена узнает, немного погорюет, выйдет за другого, позабудет про меня… Вспомнилась Алина, стало как-то невесело. Но когда вся компания хором грянула будоражащий припев, я в полней мере почувствовал: да, любо жить!

Такие события в жизни и нужны, чтобы понять, насколько оно любо.

Один из казаков приобнял меня, заговорщицки наклонился к уху:

— А ты эт-самое… до кобылок наших не желаешь?

— Кататься, что ли? — меня как-то совсем не тянуло на конную прогулку. — Нет, я пожалуй…

— Та не кататься! Ти що, як маленький…

Тут я вспомнил про «конеёбов», а также про полное отсутствие женщин на хуторе — и стало не по себе. Я не извращенец, чтобы вы знали, хотя кое-что из БДСМ уважаю. В основном бандаж. С грехом пополам я отделался от весьма назойливого предложения: казак что-то буркнул и сам направился в сторону конюшни. Мне пришлось подробно восстановить в голове картины более приятные: вспомнить губы Оли и пальчики Алины. Полегчало.

Пожалуй, я бы всё-таки предпочёл, чтобы мне отсосала Алина, а не Оля. Алина гораздо лучше, как ни посмотри. Но всё равно: хоть что-то хорошее в последних воспоминаниях…

Есаул продолжал пить, уж как минимум — за троих. Подставив под буйную голову одну руку, другой он сжимал толстый стебель зелёного лука, который размеренно жевал. Чарка стояла рядом, почти вровень с медалями на груди. Фуражка не съехала ни на миллиметр.

— А в посёлке дураки сами виноватые… Чья ж вина, коль вы ничо не помнили? А бузили дурни, руками махали… генерал ещё этот… Не, ну за генерала-то я ничего не скажу плохого, он и есть генерал. Но…

Какой генерал? О нём я до сих пор вообще не слыхал. Зато вспомнил про «черномазого», и — вот уж удивительно — есаул мне даже ответил.

— Который чёрный-то, аки сволочь? Ну так он вовсе не здешний. Не от губернатора. Он из-за кордона пришёл, куда мы раньше-то при очистках отступали. Но я туда больше ни ногой. Там, Борис, жизни нет. Нет движения. Дурная земля: сам не пойду и тебе ходить не советую. Здесь-то душевно. Но за посёлок ты не волнуйся. Там и без вас дела были, коль руку на сердце, паршивые. С этим генерал разберётся…

— А что за очистка?

— Да ты ж сам видел. Ну это… нагрянут скоро. Чу! Слышишь?

Я и правда слышал уже какой-то шум, но пока не понимал его природу. Это не машины… это… что вообще? А, наплевать. Есаул плеснул мне ещё водки, я выпил. Пили мы ещё какое-то время, как показалось — долгое, но алкоголь уже толком не брал.

В какой-то момент, когда почти все казаки разбрелись кто куда (я старался не думать о том, что наверняка творилось в конюшне), есаул вдруг взял меня за грудки.

— Хорош прикидываться! Будто не понимаешь ничего…

— Но же правда не понимаю.

— Чо думаешь: я есаул? Хуйсаул! Я начальник отдела. Госконтора… корпоратив у нас был в доме отдыха под Москвой. А теперь смотри на моих сотрудников: как животные, блядь. С лошадьми, сука, сношаются, один я ещё чего-то соображаю… но ты-то точно соображал на днях! И друзья твои. Особенно байкер. Мне-то делать нечего, по местным правилам играть приходится. А ты? Ты?!

— Да объясните!..

— Поздно объяснять… вечно приходится на вопросы отвечать посреди боя. Тачку-то свою вы с бодуна не осмотрели толком? Зря. Точно бы многое поняли. Но теперь смысла никакого нет. Как только тебя подхватывает здешний поток, ты сам становишься его частью, потому что кругом всё движется и нет ничего, за что можно ухватиться. Когда тебя засасывает, ты этого не понимаешь. Ты в движении, а вода выглядит неподвижной. Так появляется ощущение реальности, даже если творится совершенно невообразимое. Ты мне, Борис, одно скажи: очистку мочить будешь? Не побежишь?

— Не побегу. — уверенно ответил я, хотя сам понимал, что могу слово и не сдержать.

Есаул успокоился. Опрокинул ещё водяры, вытер усы, поправил мундир. Вытащил из кобуры «Наган», проверил патроны в барабане. Солнце опускалось на верхушки деревьев позади хутора.

— Это, Боря, хорошо. Готовься. Знаешь, что у самурая нет цели — только путь? Ну вот: у казака тоже. Да, видать, и у тебя.

***

Источник шума, который я давно слышал, теперь стал очевиден: над полем барражировал вертолёт. Разглядеть его в темноте никак не получалось, но ничего — зато сверху нас точно видят. Там и тепловизоры, небось, и всё прочее.

Давно уже были видны фары, которые я сразу узнал: к хутору приближались такие же броневики, какие мы с Кабаном встретили вчера. Очистка. Легион особого назначения. Вскоре начал изрыгать команды громкоговоритель, но я его вообще не слушал — а казаки и подавно. Тёмные фигуры в чём-то вроде костюмов химзащиты рассыпались по полю перед хутором. Заработал пулемёт: он пока бил трассерами высоко, в качестве предупреждения.

Ответили очистке прицельным огнём из мосинок и берданок. Кто-то на той стороне закричал. Линии трассеров начали чертить по ночной мгле прямой наводкой: раскурочили часть ограды, разбили стёкла в хатах. Я вжался в землю, крепко держа «Парабеллум», и наблюдал за всем через щель в заборе.