Как же иначе? Таковы обычаи. Если крепость сдавалась на милость победителя, гарнизону могли сохранить жизнь и часть имущества, но если брали приступом, то разграбляли дочиста, защитников истребляли поголовно или, в лучшем случае, уводили в рабство. В Пьедра-Альта имелась сотня мавров, не знающих толком, кому из братьев хранить верность – эмиру Сарагосы или эмиру Лериды, – и еще два раза по столько женщин, стариков, детей, окрестных крестьян, сбежавших под защиту крепостных стен, – итого, круглым счетом, триста голодных ртов, продовольствия же – мало, а желания защищаться – еще меньше. Вся надежда – только на войско, разбившее лагерь в лиге отсюда, однако никто не поручится, что оно стронется с места. И время работает против осажденных.
– Вечером предложим открыть ворота, – сказал Руй Диас. – Пообещаем сохранить жизнь и имущество.
– Ах вот, значит, как?! – возмутился Диего Ордоньес. – По-доброму, значит, с ними? И даже не потребовать возмещения за то, что они сопротивлялись?!
– Обойдемся… Мы торопимся, и цель у нас другая – Монсон.
Ордоньес, скребя бороду, скривился. Ему это не понравилось – он жизни себе не представлял без резни и грабежа. Этот вскормленный войной зверь находил отраду в том, чтобы жечь дома, ступать по трупам и тащить добычу. Только тогда он чувствовал себя в своей стихии.
– Ручаюсь, что сдадутся, – мрачно напророчил он. – Здешние мавры – слабаки. Навоз.
Как и ожидалось, еще до захода солнца защитники крепости согласились на переговоры.
Вслед за тем Фелес Гормас затрубил в рог. Ему ответила мавританская труба, и на дозорной башне, возвышавшейся над рвом локтей на десять, появились несколько человек. Их было шестеро – все в кольчугах, кожаных нагрудниках, в тюрбанах, обмотанных вокруг шлемов, – и под знаменем алькальда крепости. Тучный, седобородый, в чешуйчатых стальных латах, он выделялся среди прочих. Руй Диас знал, кто это, – Абу Кумес, вероотступник родом из Астурии. Он не слыл неустрашимым военачальником, а верность тому или иному государю хранил сообразно обстоятельствам.
Руй Диас не удостоил его чести вести переговоры самому. Ибо хотел с самого начала дать понять, что крепость Пьедра-Альта, как и ее защитники, – мелочь, не стоящая внимания. И те должны были сразу уяснить себе свое место. По этой причине сам он со своими командирами стоял в тени можжевельника, а ко рву послал Минайю и Якуба аль-Хатиба – не столько даже договариваться, сколько предъявить безоговорочные требования: признать над собой власть эмира Сарагосы, сдать крепость, сложить оружие. За это им обещали сохранить жизнь и все имущество, забрав лишь необходимые для войска припасы, и – по истечении месяца – предоставить свободный проход куда угодно.
Руй Диас с присущим ему хитроумием поручил вести переговоры Якубу, а в помощь ему отрядил Минайю. Это было удачное сочетание: властную повадку влиятельного мавра, пользующегося доверием эмира Мутамана, подкрепляла безмолвная внушительность кастильца. И Якуб с поручением справился.
– Нет ни власти, ни силы не от Всевышнего, – таковы были первые его слова.
Это было недурное начало, потому что он поставил Аллаха на сторону власти и силы. Иначе говоря – на свою.
Руй Диас внимательно наблюдал за происходящим и улыбался в усы. Годный паренек, этот самый Якуб, думал он. Потому что тот, помянув весьма уместно Аллаха, который всемилостив и милосерден, если ему не противоречат, с чем не мог не согласиться алькальд, тотчас перешел к делу – немедленно, без околичностей и любезностей, таким сухим и высокомерным тоном, словно говорил не с начальником гарнизона, а с погонщиком мулов.
Нет ни власти, ни силы не от Всевышнего, повторил он зловеще и угрожающе. В двух словах – приступ и резня. Или в одном – сдача.
Того кастильско-мавританского наречия, которым владел Руй Диас, было недостаточно, чтобы следить за всеми тонкостями скорого разговора, где одна сторона разила как отточенным клинком, а другая, сперва несколько растерявшись, мямлила и запиналась, а потом, уверившись, что всем сохранят жизнь, попыталась сберечь и толику достоинства.
Договорившись об этом, мавры удалились, а Якуб и Минайя неторопливо повернулись спиной к стенам крепости с таким спокойствием – истинным или показным, – словно из бойницы не могла вылететь стрела.
– Превосходная работа, – приветствовал их Руй Диас.
Минайя снял шлем и оттянул ворот кольчуги, чтобы немного проветрить взмокшее от пота тело.
– Это целиком его заслуга, – сказал он с приличествующей скромностью, показывая на Якуба. – Так наседал на них, что они и дух перевести не успевали.
– И отлично справился.
Раис Якуб принимал похвалы в бесстрастном молчании, положив левую ладонь на рукоять меча. Однако серые жесткие глаза лучились гордостью.