Эль-Сид, или Рыцарь без короля

Руй Диас ощутил, как в левое плечо впивается железо – стрела пронизала кольца кольчуги, рассекла стеганый поддоспешник, – но в горячке боя не почувствовал боли. Лишь толчок и – внезапно ослабела рука. Вонзил шпоры, пригнулся к шее взмыленного Бавьеки и попытался избавиться от щита, который трясся от скачки и бередил рану. Ему удалось наконец высвободить руку из ремней и бросить щит. Вот теперь, когда вместе с ним он вырвал и обломок стрелы, стало по-настоящему больно. Меж тем он поравнялся с тем самым всадником, которого недавно прикрыл: тот все-таки свалился с седла, запутался ногой в стремени, и разогнавшийся на галопе конь тащил его по земле.

Легкая конница и пехота Сарагосы бились достойно, сдерживали противника, давая тяжелой кавалерии время и возможность перестроиться. Тех, кто еще в силах был сражаться, осталось не больше сотни, как убедился Руй Диас, когда подъехал к ним. Почти все были ранены или ушиблены камнями, но одни еще оставались в седле, другие, которым досталось сильней, уже спешились, а иные даже со стонами повалились на землю. Бесцельно бродили взмыленные лошади, а измученные воины озирались по сторонам в поисках товарищей или желая понять, кого же они недосчитались.

При виде Руя Диаса, ехавшего к ним медленной рысью, многие ликующе закричали, радуясь, что он жив. Педро Бермудес с развевающимся знаменем поспешил к нему навстречу. Шлем сбит, закрывавшая кольчугу туника разодрана, перчатки выпачканы кровью, белая куфия стала бурой. Покрасневшие глаза – на лице, как коркой покрытом засохшей пылью и потом.

– Слава Богу, Сиди… Он охранил тебя.

Теперь знаменщик совсем не заикался – битва, как всегда, сделала его речь гладкой и текучей. Руй Диас посмотрел по сторонам, ища своего племянника Фелеса Гормаса.

– Где твой двоюродный брат?

Знаменщик безразлично пожал плечами. День только начался и не оставлял места для скорби и жалости – даже к близким.

– Уже нигде. Я видел, как он упал с коня.

Руй Диас подумал о своей сестре, которая в Виваре ждет сына, а тот не вернется никогда. Поглядел туда, где еще недавно кипела схватка, и подумал, что после этого дня многие матери, жены и дети будут ждать напрасно.

– Ты весь в крови, дядюшка…

– Я ведь просил не называть меня так… Арбалетная стрела пробила и щит, и кольчугу.

– Сильно ранило?

– Да нет, не думаю… – Он прикоснулся к плечу, пощупал пальцем отверстие в кольчуге. – Хотя наконечник застрял внутри. Я его чувствую.

– Стало быть, неглубоко вошел.

– Да.

Они спешились неуклюже, с трудом, болезненно покряхтывая, неуверенно с отвычки ступая по земле. Примеру командира последовали все, кто еще оставался в седле. Держа коней в поводу, присели или повалились на траву. Бермудес подошел осмотреть его рану.

– Твоя правда, острие осталось внутри. Н-надо б-бы, – знаменщик опять стал заикаться, – его извлечь.

– Потом, – мотнул головой Руй Диас.

И снова посмотрел по сторонам. Десятки усталых, грязных лиц выжидательно повернулись к нему: бойцы знали, что он держит в руках судьбу каждого из них. Впрочем, непохоже было, что они подавлены и растеряны. Пока, по крайней мере. Сохранили оружие и коней, сберегли знамя и начальника. Остались живы и могут снова убивать. Для такого рода схваток атаковать, откатываться, перестраиваться – в порядке вещей. Нечто присущее их ремеслу.

– Пересчитал людей?

– По-по-теряли больше трети убитыми и ранеными… Боеспособных осталось человек восемьдесят.

– Немало. У дона Пелайо[20] было меньше.

Знаменщик улыбнулся. То есть скривил лицо в усталой гримасе, одинаково пригодной и для добрых, и для дурных вестей.

– Д-да, – ответил он. – Могло быть хуже.

Руй Диас показал вдаль, где стояло воинство Лериды.

– Соединимся с теми, кто остался у Ордоньеса, – сказал он, еле превозмогая усталость. – А потом надо будет вернуться туда.

– Ясно, Сиди.

Он повернулся к своим людям из числа расположившихся поблизости, уставился на них, не говоря ни слова. Они слушали его разговор с Бермудесом, изредка переглядывались угрюмо, кивали, принимая как должное, что их в очередной раз попросили поставить жизнь на кон.

– Все, кто в силах, – по коням, – подвел он итог.

И с помощью Бермудеса взобрался в седло. Раненое плечо разболелось. Вдруг напомнило о себе раненное когда-то колено. Он огляделся по сторонам, разобрал поводья. Стар становлюсь, мелькнуло в голове, скоро стану совсем рухлядью, и не по годам мне будет все это.

– Как там Минайя?

– Вон он, – ответил один из всадников и вытянул руку, показывая куда-то вдаль.

Это была третья атака.

Руй Диас подумал, что даже у сурового, закаленного бойца, сделавшего войну ремеслом, заноет душа при этом зрелище. Ибо одно дело – вонзив шпоры, скакать на врага в окружении людей, с которыми сроднился в остервенении боя, и совсем другое – издали наблюдать, сложа руки, за их торжеством или разгромом.

Славный мой Минайя, сказал он про себя.

Вон он, его помощник – Минайя Альвар Фаньес. Скачет, осененный своим желтым флагом, во главе еще полутора сотен всадников, сомкнутым строем несущихся на врага. Земля дрожала от этой скачки.

– По-помоги им Бог, – сказал Бермудес.