Elan II. Хроники Рийрии

— Ты очнулся. Это хорошо. — Рубен никогда прежде ее не видел. У пожилой, но дружелюбной женщины были седые, почти белые волосы и морщинки вокруг глаз. — Полагаю, ты бы предпочел спать дальше. Но скажу тебе вот что: те, кто спят и спят… в общем, они так и не просыпаются. Однако ты проснулся! Хотя я сомневалась. Да, сильно сомневалась. Когда тебя принесли, розового, как жареный поросенок, я подумала: пожалуй, лучшее, что можно сделать, это снять с него мерки для гроба. Мне сказали: «Он молодой и сильный», — но у меня были сомнения. Я повидала многих молодых и сильных в гробу, и выглядели они получше тебя. Однако у тебя остались волосы, а это уже кое-что.

Женщина взъерошила макушку Рубена, но когда тот вздрогнул, убрала руку.

— Полагаю, все твое тело очень чувствительно. Так бывает с ожогами, однако лучше чувствовать, чем ничего не ощущать. Вся твоя боль к лучшему. Она говорит тебе, что плоть жива. Если бы ты ничего не чувствовал, мог бы уже никогда ничего не почувствовать. Знаю, сейчас ты думаешь иначе, но позже будешь радоваться своим страданиям.

— Воды? — прохрипел Рубен сиплым, надтреснутым, тонким голосом.

Женщина вскинула брови.

— Воды, значит? Думаешь, ты к этому готов? Может, лучше слабого вина?

— Воды, пожалуйста.

Она пожала плечами, подошла к тазу и налила маленькую чашку. Рубену казалось, что он может выпить целое озеро, но после двух глотков его стошнило на пол.

— Что я тебе говорила?

Его трясло. Возможно, он дрожал и прежде, но только сейчас это заметил. Ему никогда не было так плохо. Он хотел заорать, но боялся, что станет еще больнее. Уж лучше смерть. Боль сводила с ума, его охватила паника, словно он тонул, погружаясь все глубже в страдания. Необходимость провести так хотя бы час казалась кошмаром, но весь ужас заключался в том, что Рубен знал: пытка продолжится. Он вспомнил, как обжегся котлом и как долго заживал ожог.

Что с ним произошло? Его аккуратно укрыли простыней. Очевидно, на нем не было одежды. Может, она сгорела. А что стало с телом? Он боялся смотреть, боялся того, что мог увидеть. Его кисти и предплечья покраснели и лишились волос, но в остальном выглядели нормально — несколько волдырей, как после сильного солнечного ожога. Рубен стиснул зубы. Казалось несправедливым, что даже слезы причиняли боль.

Потом мысль, не связанная с ним самим, пробилась в его оцепеневшее сознание.

— Принцесса… — сказал, точнее, хрипло прошептал он. — С ней все в порядке?

Сиделка насмешливо посмотрела на него, затем широко улыбнулась.

— Я слышала, у принцессы все хорошо.

Рубен расслабился. Может, это было его воображение, но боль как будто утихла.

Он лежал в маленькой комнатке. Судя по простому дереву и камню, это был не замок и не надворные пристройки. Рубен не знал, где находится. Возможно, в маленьком доме или в магазине. Из окна доносился уличный шум. Очевидно, он в городе.

— Что случилось? — спросил он.

— Я не знаю. Меня там не было, но ходят слухи, что вчера ты вбежал в горящий замок.

— Я вытащил принцессу и вернулся за королевой. Но не смог до нее добраться.

— И все?

Он едва заметно кивнул и с удивлением отметил, что боль не усилилась.

— Большинство людей говорит, что ты искал смерти, хотел умереть, потому что…

Женщина вернулась к тазу и сняла с вешалки полотенце.

— Почему?

Она посмотрела на него через плечо.

— Я думаю, это неправда. Не могу в это поверить, особенно после того, как ты спросил про принцессу. Знаешь, что я думаю? — Сиделка смочила полотенце в тазу, выжала и повернулась к Рубену. — Кстати, меня зовут Дороти. Я повитуха. Тебя принесли ко мне, а не к настоящему доктору, потому что я хорошо разбираюсь в ожогах. Доктора только и умеют, что ставить пиявок, а ты в этом не нуждаешься. — Она помолчала, задумчиво поджав губы, над чем-то размышляя. — Да… Я думаю, ты очень смелый, Рубен Хилфред. — Она сложила влажное полотенце. — Я думаю, все ошибаются. В твоих словах намного больше смысла, по крайней мере, для меня. Я думаю… это очень благородно с твоей стороны, лежать здесь в таком состоянии и спрашивать о принцессе.

— Я не благородный.

— Может, не по званию, но сердце у тебя точно благородное, а если спросишь меня, только это имеет значение.

— Если спросите кого-то еще, получите совсем иной ответ. Ради титула люди готовы на убийство.

— Возможно, но многие ли готовы умереть ради него? Многие бросились бы в огонь? Не думаю, что жадность требует смелости. — Она положила полотенце на лоб Рубену. Сначала он почувствовал боль, затем успокаивающую прохладу. — Ты поправишься. Знаю, ты сомневаешься, но я такое уже видела. Знаю, это больно, но тебе повезло.

— Что обо мне говорят?

Дороти замешкалась.

— Скажите… хуже точно не станет.

— Я в этом не уверена, Рубен. Все говорят, что вы с отцом устроили этот пожар.

* * *

Рубен не заметил, как снова заснул. Его разбудил громкий стук. Боль мгновенно вспыхнула с новой силой. Непробиваемая, нерушимая стена агонии вырвала его из дремоты и заставила возненавидеть того, кто колотил в дверь.