Эластичность. Гибкое мышление в эпоху перемен

Примерно тогда же, когда Джинз разрабатывал свою теорию, никому не известный физик по имени Макс Планк состряпал нечто иное, основанное на модификации законов Ньютона, которую сам Планк и придумал. Он назвал ее квантовым принципом. В отличие от теории Джинза неслыханный доселе рецепт Планка привел к предсказаниям, безупречно совпадавшим с экспериментальными данными. Когда Джинза спросили об этом, он признал, что у Планка теория действенна, а у него самого нет. Но, добавил он, свою теорию он все равно считает верной[161]. Спроси вы сэра Джеймза Джинза почти о чем угодно в физике, получили бы блистательный ответ. Но в отношении своей неудачной теории он рассуждал как торговец подержанными автомобилями, который настаивает, что коробка передач – штука не очень важная.

Политолог Ханна Арендт определяла «застывшие мысли» как глубоко укорененные взгляды и принципы, которые сложились у нас давно, и мы более в них не сомневаемся. По мнению Арендт, самодовольно полагаться на подобные принятые «истины» равносильно бездумности, эдакому автоматически прописанному поведению у гусыни, компьютера или человека, действующего на автопилоте. У людей, совершающих поступки под диктовку застывших мыслей, может быть мощна способность перерабатывать информацию, но они слепо принимают идеи, совпадающие с их застывшими взглядами, и сопротивляются представлениям, не укладывающимся в их рамки, даже если этим представлениям есть более чем достаточно доказательств.

Застывшее мышление возникает, когда есть фиксированное направление, определяющее рамки или подходы к той или иной задаче. Трудность как раз в том, чтобы уметь при необходимости отключить такой режим умственной деятельности, разморозить и осознать «застывшие мысли» заново. Арендт называла такое мышление, которое мы включаем, отставив застывшие мысли, критическим. По Арендт, которую интересовала природа зла, критическое мышление – нравственный императив. В его отсутствие общество способно двинуться по пути нацистской Германии, и такой риск есть у многих современных стран. Вместе с тем, отмечала Арендт, поразительно много людей не мыслит критически. «Неспособность мыслить [критически] – не тупость, – писала она. – Эта неспособность встречается и у необычайно умных людей»[162].

Парадокс состоит в том, что риск застывшего мышления особенно высок, если вы, подобно сэру Джеймзу Джинзу, – знаток в той или иной области. Глубокое знание, очевидно, есть громадная ценность для настоящего знатока, когда приходится иметь дело с обычными трудностями своего ремесла, но это погружение в глубины общепринятого знания способно воспрепятствовать созданию или принятию новых идей и помешать вам справиться с новыми обстоятельствами и переменами.

За годы, проведенные в науке, я не раз слышал, как мои коллеги жаловались, что эксперты, оценивающие достоинства научных статей, то и дело подходят к ним с жестких позиций и продолжают не понимать, что́ они читают, поскольку смотрят на материал впопыхах, полагая, будто уже знают, что́ автор пытается сказать. Как трудно бывает матерому гольфисту подправить хорошо натренированный замах, прописанный в двигательной коре мозга, так же и слишком многим профессиональным мыслителям трудно отбросить привычные подходы мышления, накрепко засевшие в префронтальной коре. Или, как писала фотограф Доротея Ланж, «знать заранее, что выискиваешь, означает, что фотографируешь ты лишь собственные предвзятости, а это очень ограничивает и нередко фальшиво»[163].

Застывшее мышление портило карьеры ученым и подорвало здоровье многим предпринимателям, но по-настоящему опасно оно в медицине, и исследователи в области здравоохранения лишь недавно начали выявлять последствия такого мышления. Например, если оказываешься в больнице, желание попасть под опеку самых опытных специалистов естественно. Однако согласно одному исследованию 2014 года больше проку вам будет в руках у относительных новичков.

Исследование опубликовал престижный «Журнал американской медицинской ассоциации» (JAMA)[164]. В этой работе ученые рассмотрели данные за десять лет по десяткам тысяч больничных случаев и обнаружили, что смертность в течение тридцати дней среди высокорисковых пациентов в реанимации оказалась на треть ниже, когда ведущих врачей не было в городе – они отлучились куда-нибудь на конференцию, например.