Элеанор Олифант в полном порядке

От крематория до «Хоторн Хауса» можно было дойти пешком. Женщина за стойкой администратора улыбалась, и не заметить, что из всех передних зубов у нее остался только один, было невозможно; оставшиеся были точно такого же оттенка, что горчица «Кольман’з Инглиш». Я не склонна осуждать людей за их внешность, но неужели среди всего персонала не могли выбрать никого другого для рецепции? Женщина указала в сторону зала «Брамбл сьют» и опять сверкнула щербатой благожелательной улыбкой.

Мы явились одними из последних, потому что большинство приглашенных преодолели незначительное расстояние от крематория до отеля на машинах. Я предположила, что в крематории, столь оживленном месте, требовалось как можно скорее освободить парковочные места. Не уверена, что хочу, чтобы меня сожгли после смерти. Пусть лучше меня скормят животным в зоопарке. Это будет экологично, и в то же время послужит отличным угощением каким-нибудь крупным плотоядным. Интересно, можно ли попросить о таком в завещании? Я сделала мысленную заметку, что необходимо написать во Всемирный фонд дикой природы и прояснить этот вопрос.

Я подошла к Киту и выразила ему свои соболезнования, потом нашла Гэри, чтобы сделать то же самое. Оба выглядели совершенно подавленными, что было вполне объяснимо. Требуется много времени, чтобы смириться с потерей и научиться жить дальше, если, конечно, человек вообще способен с таким справиться. Спустя все эти годы я в этом отношении все еще была в процессе.

Внуки тихо сидели в углу, вероятно, напуганные мрачной атмосферой. Следующий человек, кому я хотела сказать слова сожаления, – Лаура, но ее нигде не было видно. Обычно ее легко найти. Сегодня, помимо огромных темных очков, она надела короткое черное платье с глубоким декольте и туфли на головокружительных каблуках, а ее волосы были уложены в замысловатую высокую прическу, чем-то напоминавшую искусную клетку для птиц и прибавлявшую сантиметров десять росту.

Не обнаружив ни Лауры, ни обещанных легких закусок, я отправилась на поиски уборной. Я готова была спорить на что угодно, что там рядом с раковинами обнаружится пыльная чаша с абрикосовым саше. И оказалась права.

На обратном пути я заметила высокий каблук, видневшийся из-за задернутой занавески. В нише у окна сидела Лаура на коленях у какого-то мужчины, который, как вскоре стало ясно, был Рэймондом, хотя они обнимались так крепко, что мне потребовалось некоторое время, чтобы увидеть его лицо и убедиться. Я заметила, что на нем черные кожаные ботинки. Ну что ж, значит, хотя бы одна пара нормальной обуви у него есть.

Я вернулась обратно в «Брамбл сьют», не побеспокоив их; они меня не заметили, будучи чрезвычайно заняты. Слишком хорошо знакомый мне сценарий: в одиночку наблюдать за происходящим со стороны. Все в порядке. Обычное дело. После пожара в каждой новой школе я очень старалась, но все же что-то во мне делало меня лишней. По всей видимости, ни в одном коллективе не существовало выемки в форме Элеанор, куда я могла бы поместиться.

Все дело в том, что у меня не получалось притворяться. После событий в том пылающем доме, учитывая, что там происходило, я не видела никакого смысла вести себя иначе как с абсолютной честностью. Мне в самом прямом смысле слова нечего было терять. Но по тщательном наблюдении я обнаружила, что успех в обществе нередко базируется на небольшом притворстве. Популярным людям порой приходится смеяться над вещами, которые не кажутся им смешными, делать вещи, которые им не особенно хочется делать, вместе с людьми, чье общество не доставляет им особенного удовольствия. Но я не такая. Много лет назад я решила: если передо мной стоит выбор между этим и одиночным плаванием, то я выбираю последнее. Так безопаснее. Говорят, горе – это цена, которую мы платим за любовь. Эта цена определенно слишком высока.

Столы уже накрыли, на них были не только пирожки, но и сэндвичи. Из прогоркло пахнущих сосудов официанты разливали неразличимые на вид чай и кофе в безликие белые чашки. Это мне совершенно не подходило. Пить горячую коричневую жидкость у меня не было настроения, о нет. У меня было настроение пить холодную, прозрачную водку.

В каждом отеле есть бар, не так ли? Я не завсегдатай гостиниц, но все же знаю, что бары и номера представляют, как говорят французы, их raison d’être, то есть смысл бытия. Я вновь обратилась к стоматологически неполноценной леди за стойкой администратора, и та показала мне на длинный коридор, в конце которого располагался бар с изобретательным названием «Салон Хоторн». Я помедлила в дверях, оглядываясь по сторонам. В баре было пусто, игровые автоматы мерцали, развлекая сами себя. Я ступила внутрь. Только я. Элеанор, одна.

Бармен за стойкой смотрел телевизор и рассеянно полировал стаканы.

– «Дома под молотком»[11], – сказал бармен, поворачиваясь ко мне.