Элегантность ежика (L’elegance du herisson)

Осторожно, как индеец на тропе войны, я вышла в вестибюль – никого – и сунула письмо в почтовый ящик месье Одзу.

Потом поспешно, пока никто не появился, вернулась к себе и без сил, но с чувством выполненного долга рухнула в кресло.

И тут на меня нахлынуло.

Нахлынуло сама не знаю что.

Дурацкий порыв не только не прогнал страх, а усилил его стократно. Все сделано неправильно. Теперь вот мучайся и жди, что будет.

Достаточно было написать: “Не поняла. Консьержка”.

Или так: “Это какая-то ошибка. Возвращаю Вам пакет”.

Или еще короче: “Не по адресу”.

Хитро и исчерпывающе: “Я не умею читать”.

С подковыркой: “Мой кот не умеет читать”.

Тонко: “Благодарю, но подарки делают на Новый год”.

Или строго формально: “Подтвердите, пожалуйста, возврат”.

Я же вместо этого промурлыкала, как в светском салоне: “Благодарю, не стоило”.

Я вскочила и рванулась к двери.

Но поздно, поздно!

Мимо окна к лифту прошел Поль Н’Гиен – он вынул почту и держал все в руках. Я пропала.

Остается одно: затаиться.

Что бы ни случилось, меня нет, я ничего не знаю, ни на что не отвечаю, никому не пишу, сижу мышкой.

Прошло три дня настороженного ожидания. Я стала уговаривать себя, что того, о чем я решила не думать, на самом деле и нет, но думаю об этом постоянно и как-то раз даже забыла покормить Льва, который вертится под ногами живым хвостатым упреком.

А сегодня в десять часов раздался звонок.

2 Торжество здравого смысла

Открываю дверь.

Передо мной стоит месье Одзу.

– Мадам, – говорит он, – я очень рад, что мой подарок вас не рассердил.

Я так растерялась, что ничего не поняла и забормотала:

– Ну да, ну да.

А сама чувствую: пот с меня так и льется. Продолжаю говорить с трагическими паузами:

– То есть нет-нет. Конечно, большое спасибо. Он мило улыбается:

Мадам Мишель, я пришел не затем, чтоб вы меня благодарили.

Не затем? – мямлю я, соперничая в искусстве изъясняться “замирающими на губах словами” с Федрой, Береникой и несчастной Дидоной.

Я пришел пригласить вас поужинать со мной завтра вечером. Мы могли бы поговорить о том, что нам обоим по душе.

Э-э… – промычала я. Ответ – короче некуда.

Поужинаем попросту, по-соседски.

По-соседски? Но я же консьержка! – выговариваю хоть что-то связное, хотя в голове полный сумбур.

– Одно другому не мешает, – отвечает он. Матерь Божия, Пресвятая Богородица, что делать?

Есть, конечно, легкие пути, хоть я их не люблю. У меня нет детей, я не смотрю телевизор и не верю в Бога, значит, мне заказаны те дорожки, на которые люди охотно сворачивают для облегчения жизни. Дети помогают отсрочить тягостное время, когда приходится остаться один на один с самим собой, а внуки еще больше оттягивают этот срок. Телевидение отвлекает от изнурительной необходимости строить какие-то планы на зыбкой основе нашего ничтожного опыта; оно морочит нас яркими картинками и тем самым позволяет увильнуть от мыслительной работы. Ну а Бог усыпляет животный страх перед неотвратимостью того, что когда-нибудь всем нашим удовольствиям придет конец. Поэтому, не имея ни будущего, ни потомства и ни грана болеутоляющего, чтобы притупить сознание вселенского абсурда, твердо зная, что впереди конец и пустота, я имею полное право сказать, что легких путей не ищу.

Но тут вдруг почувствовала искушение.

Проще всего было бы сказать: “Спасибо, но завтра вечером я занята”.

Есть и другие вполне вежливые варианты отказа:

”Очень любезно с вашей стороны, но мое время расписано, как у министра” (не очень правдоподобно).

”Очень жаль, но завтра я уезжаю на горнолыжный курорт” (фантастика чистой воды).

”Увы, не позволяют семейные обстоятельства” (ничего подобного).

”У меня заболел кот, и я не могу оставить его одного” (сентиментально).

”Я больна, и мне лучше никуда не ходить” (наглая ложь).

В конце концов я уже готова произнести “Спасибо, но я жду гостей”, как вдруг – причиной тому спокойный, приветливый вид стоящего передо мной месье Одзу – время разверзается, и я проваливаюсь в эту дыру.

3 Вне времени

Белые снежинки опускаются на дно прозрачной сферы.

Это возник в памяти маленький стеклянный шар, который стоял на столе у Мадемуазель, она учила нас в младших классах, пока мы не перешли к месье Сервану. За особые заслуги нам разрешалось взять шар, встряхнуть и держать в ладони, пока последние хлопья не упадут к подножью блестящей Эйфелевой башни. Мне не было еще семи, но я уже чувствовала: это плавное кружение меленьких пушистых хлопьев точно передает то, что происходит в душе в минуты восторга. Время замедляется, растекается, хлопья, не сталкиваясь, застывают в полете, и, когда все они оседают, мы понимаем, что пережили выпадение из времени, сопутствующее ярким озарениям. Будут ли в моей жизни, думала я уже тогда, подобные минуты, доведется ли мне замирать под ливнем медленно и величаво танцующих снежинок, вырвавшись наконец из однообразной суматошной спешки.