Элегии и малые поэмы

        Кормит, за то, что течет сестрина в мальчике кровь.

        Фурий шлет к Афаманту она и мутительный призрак —

490 И от отцовской руки пал ты, младенец Леарх.

        Горем убитая мать схоронила Леарховы тени

        И совершила обряд должный над прахом его;

        А схоронив, стала волосы рвать на себе, горемычной,

        Из колыбели тебя выхватила, Меликерт;

495 Узкая есть полоса земли между морем и морем,

        Там, где бушует прибой с той и другой стороны,

        Здесь-то она обняла в безумном объятии сына

        И с возвышавшейся там бросилась в море скалы.

        Тут невредимыми их Панопея и все ее сестры,

500 К ней потихоньку скользнув, царством своим понесли.

        Не Левкотея еще и мальчик, еще не Палемон,

        Устья достигли реки Тибра в пучинах его.

        Роща священная есть, то ли Стимулы, то ли Семелы:

        Там авзонийских менад было жилье, говорят.

505 Ино спросила у них, какой здесь народ? «Аркадийцы, —

        Слышит она, — и Эвандр этой земли властелин».

        Но завлекает в обман дочь Сатурна латинских вакханок —

        Скрывши свое божество, так им хитро говорит:

        «О легковерные, вы поддались обольщению сердца!

510 То не подруга пришла к вам хороводы водить —

        Хочет коварно она проникнуть в обрядные тайны;

        Но у нее есть залог, чтобы ее наказать!»

        И, не дослушав еще, завопили фиады, раскинув

        Пряди волос по плечам, по ветру вопли пустив;

515 Ино хватают, ребенка хотят из рук ее вырвать;

        И умоляет она ей еще чуждых богов:

        «Боги и люди страны, помогите вы матери жалкой!»

        Крик ее долетел до авентинских высот.

        К берегу гнал тут этейский герой[512] коров иберийских:

520 Он услыхал и на крик тотчас скорей поспешил.

        А как пришел Геркулес, на насилье готовые жены,

        Спины ему показав, в страхе пустились бежать.

        «Матери Вакха сестра, — вопросил Геркулес, — что с тобою?

        Или тебя, как меня, та же богиня гнетет?»

525 Тут рассказала она о себе, но иное и скрыла:

        Стыдно при сыне вести речь о безумном грехе.

        Слух разлетается по миру, мчась на порывистых крыльях,

        Вот уже имя твое, Ино, у всех на устах.

        В гости к себе, говорят, ее пригласила Кармента,

530 И утолить она тут голод свой долгий могла.

        Быстро пирог испекла, говорят, тегейская жрица

        На торопливом огне и поднесла угостить.

        (Вот почему пироги она любит в праздник Матралий:

        Всех ухищрений милей сельская ей простота.)

535 «Ты, говорит, открой мне мои, пророчица, судьбы,

        Ежели можно, и тем гостеприимство умножь!»

        Мало помедлив, к себе призывает пророчица силы

        Неба и чует она: грудь ее богом полна;

        Неузнаваемо вдруг она изменилась, и ростом

540 Выше она и святей став вдохновенным лицом.

        «Радуйся ныне! Ликуй: твои муки окончились, Ино, —

        Этот, сказала, народ ты осчастливь навсегда.

        Оба, и ты, и твой сын, божествами вы будете моря;

        Имя иное в водах ваших получите вы:

545 Ты Левкотеею будь для греков, для нас же — Матутой:

        Сын твой, по всем берегам пристань блюдя и причал,

        Будет у нас Портун, а на вашем наречье — Палемон;

        Благоприятствуйте вы нашей, молю я, стране!»

        Счастлива Ино. Ее наконец прекратилися муки:

550 Переменив имена, стали богами они.

        Но отчего же она не пускает рабынь? Ненавидит.

        А почему, я скажу, если она разрешит.

        Было ведь так, что одна из служанок дочери Кадма

        Часто, обнявшись, спала с мужем неверным ее;

555 И от нее-то узнал Афамант бесчестный украдкой,

        Что земледельцам дают жженые лишь семена.

        Ино сама отрицает все это, но слух такой ходит:

        Вот почему она всех и ненавидит рабынь.

        Все-таки нежная мать не должна ей молиться о детях,

560 Ибо несчастной сама в детях была эта мать.

        Лучше потомство других ее поручать попечениям.

        Ибо полезней была Вакху, чем детям своим.

        «Что ты спешишь? — от нее, говорят, услышал Рутилий. —

        Будешь ты, консул, убит в день мой марсийским врагом»,

565 Так и случилось по слову ее, и теченье Толена

        Побагровело, приняв алую консула кровь.

        А через год был убит при таком же восходе Авроры

        Дидий и смертью своей силы умножил врагов.[513]

        В тот же день тот же царь там же храм посвятил и Фортуне.

570 Кто же, однако, тут скрыт в храме под тогой двойной?

        Сервий это, но вот почему так лицо его скрыто,

        Точно не знает никто, так же не знаю и я.

        Верно, богиню брал страх за ее потайные свиданья,

        Верно, стыдилась своей связи со смертным она, —

575 Ибо пылала к царю она неуемной любовью,

        Не оставаясь слепой лишь для него одного.

        Ночью в свой храм пробиралась она чрез окошко, «фенестру» —

        И «Фенестеллой» теперь в Риме ворота зовут.

        Так и досель от стыда лик любовника скрыт покрывалом

580 И голова у царя тогой покрыта двойной.

        Или, быть может, верней, что народ, пораженный кончиной

        Туллия,[514] был огорчен кроткого смертью вождя

        И все сильней и сильней рыдал пред его изваяньем,

        Не умолкая, пока тогой он не был прикрыт?

585 Есть и третья причина, пространной достойная песни,

        Хоть и приходится мне сдерживать скачку коней,

        Туллия, мужа себе получив ценой преступленья.

        Все подстрекала его, так обращаясь к нему:

        «Что в том, что оба под стать: моей сестры ты убийца,

590 Мной был убит твой брат, — коль добродетельны мы?

        Ведь и мой муж, и твоя жена остались бы живы,

        Если бы мы не рвались к большему руку поднять.

        Служат приданым моим голова и царство отцовы:

        Если ты муж — моего требуй приданого ты!