Элегии и малые поэмы

325 Думают также, что встарь он овчим — «агнальным» был назван,

        Тем же словом, но лишь с пропуском буквы одной.

        Иль потому, что в воде видит жертва ножей отраженье,

        Может по страху скота названным быть этот день?

        Также возможно, что день этот назван но греческим играм

330 В старое время, когда игры бывали в ходу.

        Древний язык называл тогда «агоналией» стадо;

        В этом, по-моему, смысл истинный слова сокрыт.

        Как бы то ни было там, но жрец верховный обязан

        В жертву богам принести мужа шерстистой овцы.

335 Жертвы приносят, когда умоляют о милости бога

        Или же после того, как победили врагов.

        Встарь, чтобы милость богов заслужить человеку, довольно

        Было полбы и с ней соли блестящих крупиц;

        Не привозили еще кору слезящейся мирры

340 На кораблях по морям из чужеземных краев,

        Ладана нам ни Евфрат, ни Индия мазей не слала,

        И не известен тогда был нам и красный шафран.

        Дымом курился алтарь, довольный травою сабинской,

        И, разгораясь на нем, громко потрескивал лавр.

345 Тот, кто к венкам из цветов луговых приплести без усилий

        Мог и фиалок еще, истинным слыл богачом.

        Нож тот, которым быка убитого режется чрево

        При приношении жертв, не применялся тогда.

        Первой Церера была довольна пролившейся кровью

350 Жадной свиньи за ее уничтожение нив —

        Ибо узнала она, что молочные в бороздах зерна

        В раннюю пору весны выжрало рыло свиньи.

        Кара постигла свинью. Примером напуганный этим,

        Отпрыски нежной лозы должен беречь и козел.

355 Некто, глядя, как он грызет виноградные лозы,

        Не понапрасну ему горькое слово сказал:

        «Жуй себе лозы, козел; но когда пред алтарь ты предстанешь,

        Соком такой же лозы брызнут тебе на рога!»

        Так и бывает: врагу, что тебе приносится в жертву,

360 Вакх, окропляешь всегда чистым вином ты рога.

        Так; поделом пострадала свинья и коза поплатилась;

        Но разве бык виноват или виновна овца?

        Слезы лил Аристей, когда он увидел, что пчелы

        Сгинули все до одной, начатый бросивши сот.

365 Но лишь лазурная мать[324] увидала, как горько он плачет.

        То обратилась к нему, так утешая его:

        «Плакать, мой сын, перестань! Протей возместит твой убыток

        И возвратит все добро, что ты теперь потерял.

        Но чтобы он тебя не смущал, меняя обличья,

370 Обе руки ты его крепким опутай узлом».

        Мальчик идет к вещуну и, от сна размякшие руки

        Старца морского схватив, крепкою вяжет петлей.

        Бог, меняя свой дик, обойти его хочет обманом;

        Но, укрощенный, опять принял свой подлинный вид

375 И, поднимая лицо с бородою лазурной и влажной,

        «Хочешь ты знать, говорит, как воротить себе пчел?

        Тело убитого ты засыпь землею теленка:

        То, о чем просишь меня, даст погребенный телок!»

        Делает это пастух, и ползут из теленка гнилого

380 Пчелы, и тысячи душ рвутся на свет за одну.

        Рок настиг и овцу — за то, что щипала вербену,

        Что благочестно несет старица сельским богам.

        Где безопасность найдешь, когда жизнь свою и жертву приносят

        Даже дающие шерсть овцы и труженик бык?

385 Перс закалает коня лучистому Гипериону:

        Быстрому богу нельзя медленный жертвовать скот.

        После того, как за девушку лань заклали Диане,[325]

        То и теперь ей, хоть нет девы, но жертвуют лань.

        Видел я сам, как утробой собак чтут Гекату сапеи,

390 Чтит и народ, что в твоих, Гем, обитает снегах.[326]

        Крепкому сторожу сел[327] точно так же режут осленка;

        Это постыдно, но все ж этому богу под стать.

        В честь плющеносного Вакха давала ты, Греция, праздник,

        Что каждой третьей зимой правят в указанный день.

395 Даже и боги тогда собрались, почитая Лиэя,

        Как и все те, кто не чужд шуток любовной игры,

        Паны и вся молодежь охочих до сласти сатиров,

        Да и богини из рек и деревенских пустынь.

        Прибыл и старый Силен на осленке с прогнутой спиною;

400 Красным явился всех птиц пахом пугающий бог.

        В роще все вместе сошлись, для веселого пира удобной,

        Ложа найдя себе там прямо на мягкой траве.

        Либер вино наливал, венками венчал себя каждый,

        Воду, вино разбавлять, щедро ручей подавал.

405 Вот и наяды пришли: у одних — распущены косы,

        А у других завиты волосы ловкой рукой;

        Эта служила, тунику себе подобрав до коленей,

        Та в широкий разрез кажет открытую грудь;

        Эта открыла плечо, та подолом траву задевает,

410 Тесная обувь ничьей нежной не жала ноги.

        Ласковым пламенем те распаляют влюбленных сатиров,

        Эти — тебя,[328] что сосной переплетаешь виски;

        Да и Силен загорается сам неугасшею страстью,

        Хоть и бесстыдно себя все не считать стариком!

415 Красный, однако, Приап, садов и краса и охрана,

        Только Лотидой одной был без ума увлечен:

        Любит, желает ее, ей одною он только и дышит,

        Знаки он ей подает и донимает ее.

        Спесь у красавиц в душе, красотке сопутствует гордость:

420 Только смеется над ним и презирает его.

        Ночь наступила, вино одурманило души, лежали

        Все, разбредясь, и смежил накрепко очи всем сон,

        Вот и Лотида, устав от игр, удалилась под ветви

        Клена, чтоб там отдохнуть на травянистой земле.

425 Тут любовник встает, затаивши дыханье, крадется

        Молча, на цыпочки встав, и подбирается к ней.

        Тайную тронув постель белоснежной нимфы, он в страхе,

        Как бы дыханье его не услыхала она.

        Он уже лег на траву и рядом с ней приютился,

430 Но не проснулась она, полная крепкого сна.