Элегия Хиллбилли

Порой мамин интерес к моей учебе превращался в настоящую одержимость. В третьем классе она помогала мне с одним научным проектом: подсказывала, как распланировать работу, как собрать материал и как его оформить. Вечером накануне сдачи проект выглядел как надо — криво слепленной бестолковой работой школьника. Я лег спать, рассчитывая сдать проект и с чистой совестью про него забыть. При некоторой доле везения я мог бы попасть в следующий этап конкурса. Однако утром выяснилось, что за ночь мать все переделала. Проект теперь выглядел так, будто к его созданию приложили руки художники и ученые. Судьи, конечно, пришли в восторг, но когда мне стали задавать вопросы, а ответить я не сумел (хотя как автор работы должен был знать все нюансы), они быстро поняли, в чем дело. Разумеется, в финал конкурса я не попал.

Этот случай научил меня, что надо самому делать свою работу, а еще дал понять, как трепетно мать относится к моим успехам. Ее безмерно радовало, когда я заканчивал читать одну книгу и просил другую. Все вокруг твердили, что моя мать — умнейший человек на свете. И я в это верил. Она и впрямь была очень умна.

На юго-западе Огайо времен моей юности мы учились ценить верность, честь и стойкость. Я впервые разбил нос в пять лет, заработал синяк под глазом в шесть. Каждая драка начиналась с того, что кто-то неодобрительно высказывался в адрес моей матери. Шутки про мать у нас считались недопустимыми, а про бабушку так и вовсе заслуживали самого страшного наказания, на которое только способны детские кулаки. Мамо и Папо объяснили мне основные правила боя: никогда не лезть в драку первым, всегда доводить ее до конца, а еще бить противника, если тот оскорбляет твою семью. Последнее правило было негласным, но его знали все. Линдси начала встречаться с парнем по имени Деррик; парень бросил ее уже через несколько дней. В свои тринадцать лет она была убита горем, поэтому я решил при случае потолковать с Дерриком. Он был на пять лет старше и на тридцать пять фунтов тяжелее, но меня это не остановило. Я набросился и начал дубасить его кулаками. Сперва он меня отталкивал, но на третьей минуте ему надоело, и он от души меня отколошматил. Весь в слезах и крови я побрел к Мамо, а она лишь улыбнулась: «Молодец, мальчик мой. Ты умничка!»

Драться — как и многому другому — Мамо учила меня на живом примере. Она никогда не поднимала на меня руки (бабушка всегда была против порки; видимо, вспоминая собственное детство). Но когда я спросил, каково это — когда тебя бьют по лицу, она просто взяла и хлестко ударила меня ладонью по щеке. «Вот видишь, не так уж страшно». Так я усвоил важнейшее правило драки: не умеешь бить в морду — не начинай. Другой бабушкин совет — стой к противнику боком, левым плечом, подняв руки, потому что в таком случае «в тебя труднее попасть». Третье правило — бить всем телом, усиливая удар мышцами бедер. Если умеешь драться, размер кулака не так уж важен.

Несмотря на все предостережения не лезть в драку первым, наш негласный кодекс чести то и дело заставлял меня вступать в бой. Если ты хотел с кем-то сцепиться, достаточно было сказать что-нибудь обидное про мать своего врага. Самообладание моментально исчезало после дерзкого выпада. «Твоя мамаша такая жирная, что ее заднице пора присвоить отдельный почтовый адрес». «У твоей мамаши сгнили даже вставные челюсти». Иногда достаточно было начать: «Твоя мамаша…» — и начиналась схватка. Простить обидчику оскорбление — значит потерять честь, достоинство и друзей. Все равно что прийти домой и сказать родным, что ты их опозорил.

Спустя несколько лет бабушка почему-то изменила свое отношение к дракам. Я тогда учился в третьем классе, меня только что избили, и я лелеял планы мести. Однако Мамо неожиданно вмешалась, не позволив нам с противником снова выйти на поле боя. Она строго спросила, отчего я забыл ее урок: в драке нужно только защищаться. Я не знал, что и ответить — она ведь сама несколько лет назад похвалила меня за драку! Напомнил ей о том случае с Линдси, а она внезапно ответила: «Я была неправа. Ты не должен драться без лишней нужды». Я очень удивился. Мамо никогда не признавала ошибок!

На следующий год я стал свидетелем школьной травли: один хулиган постоянно издевался над странным мальчишкой. Меня школьная шпана обходила стороной: видимо, помнили о прежних моих боевых заслугах. Однако в один прекрасный день тот тип начал доводить мальчишку до слез, а я вдруг испытал странное желание заступиться за беднягу. Уж очень жалким он выглядел, особенно по сравнению с тем громилой.