Элегия Хиллбилли

Тем вечером я рассказал о нем Мамо. Отчего-то мне было стыдно, что я так и не набрался смелости выступить в его защиту — просто сидел и слушал, как тот гаденыш над ним измывается. Мамо спросила, знает ли про травлю учительница. Я ответил, что да. «Тогда эту сучку надо отправить в тюрьму: сидит себе и ничего не делает!» А потом бабуля произнесла слова, которые я не забуду никогда в жизни: «Иногда, мальчик мой, драться надо, даже если нападают не на тебя. Иногда это просто необходимо. Завтра ты заступишься за мальчика, и если надо, сделаешь вот так». Она показала мне один прием: короткий быстрый удар в живот («не забудь правильно поставить ноги!»): «Если он на тебя замахнется, бей первым прямо в пупок».

На следующий день я очень нервничал и надеялся, что парень прогуляет занятия. Увы, все шло по обычному сценарию: когда в столовую хлынул народ, обидчик — его звали Крис — подошел к своей жертве и с ухмылкой спросил, будет ли тот сегодня опять хныкать. «Заткнись! — велел я. — Хватит к нему цепляться!» Крис толкнул меня и спросил, какое мне дело. Я шагнул навстречу, развернулся боком и ударил его в живот. Парень упал на колени и в ужасе захрипел, он не мог сделать вдох. Я понял, что, пожалуй, перестарался, но тут он закашлял и сплюнул немного крови.

Криса отправили к школьной медсестре, а я, убедившись, что все-таки его не убил (поэтому тюрьма пока мне не грозит), стал гадать, чем все это закончится: отстранят ли меня от занятий или сразу исключат? Пока другие школьники играли на перемене, а Криса приводили в чувство, я сидел в кабинете с учительницей. Думал, она позвонит матери и велит ей забирать меня и мои документы, но она просто строго отчитала меня и заставила много раз написать на доске, что я больше никогда не буду драться. Мне показалось, что она втайне одобрила мой поступок. Я часто думал, отчего сама она так и не приструнила хулигана. Может, ей запрещала школьная политика? Так или иначе, Мамо тем вечером похвалила меня и сказала, что я совершил по-настоящему геройский поступок. С тех пор в уличные драки я не ввязывался.

Постепенно я сознавал, что жизнь не так уж прекрасна и моя семья ничем не отличается от своего окружения. Мои родители не раз ссорились, родители друзей — тоже. Воспитанием занимались в основном бабушка и дедушка, но так было принято у хиллбилли. Мы жили не в тихом узком кругу ближайшей родни — нас всегда окружали многочисленные родственники: дядюшки, тетушки, двоюродные братья с сестрами… И рос я, пожалуй, счастливым ребенком.

Однако к девяти годам обстановка в доме стала напряженнее. Мать с Бобом решили переехать подальше от Папо и Мамо, которые слишком уж лезли в их жизнь. Они выбрали округ Прейбл, безлюдный фермерский уголок Огайо в тридцати пяти милях от Мидлтауна. Даже ребенком я понимал, что происходит ужасное. Папо и Мамо были моими лучшими друзьями. Они помогали мне с домашним заданием и угощали всякими лакомствами за хорошие поступки. А еще они были моими защитниками. Бабушка с дедушкой — парочка закоренелых хиллбилли — всегда держали заряженный пистолет в кармане куртки или под сиденьем машины. С ними мне не был страшен никакой монстр.

Моя мать не ужилась и с Бобом, третьим своим мужем. Они начали ссориться еще до переезда в округ Прейбл, и ночами я частенько засыпал под их крики.

Такие слова не должны звучать в адрес родных и близких: «Ты меня задолбал!», «Вали на хрен в свой трейлерный парк» — так орала мама, напоминая Бобу о его прежней жизни до свадьбы. Иногда она вытаскивала нас из кроватей и отвозила в отель на несколько дней, пока Папо и Мамо не заставляли ее помириться с мужем.

Мать унаследовала от бабушки вспыльчивый нрав. Кроме того, порой она могла устроить скандал едва ли не на пустом месте. Был случай во время футбольного матча, когда одна женщина вполголоса возмутилась, почему мне засчитали бросок. Мать, сидевшая в соседнем ряду, услышала ее слова и громко заявила: потому что я, в отличие от ее сына, не толстый боров, воспитанный жирной уродиной. Когда я разглядел, что на трибунах творится неладное, мать уже вцепилась соседке в волосы, а Боб их разнимал. После игры я спросил у мамы, в чем дело, и та сказала: «Никто не смеет критиковать моего мальчика!» Мне было очень приятно.

В округе Прейбл, в сорока пяти минутах езды от Папо и Мамо, скандалы были в порядке вещей. Зачастую они начинались из-за денег, хотя общий доход нашей семьи был более ста тысяч долларов, что в Огайо вполне хватало на жизнь. Однако мать с Бобом постоянно что-то покупали: машины, фургоны, бассейны… К тому времени, когда их короткий брак распался, они увязли в многотысячных долгах, которые нечем было выплачивать.

Долги были не главной нашей бедой. Мама и Боб никогда прежде не поднимали друг на друга руки, но постепенно все изменилось. Однажды ночью я проснулся от звона битого стекла — мать швыряла в Боба тарелки.