Элегия Хиллбилли

В начале второго курса я почувствовал, что жизнь налаживается. После летней подработки в сенате США я вернулся в Нью-Хейвен с ворохом новых впечатлений и друзей. У меня была прекрасная девушка, впереди маячила работа в хорошей юридической фирме. Люди моего круга о таком не смели и мечтать, и я уже поздравлял себя с успешным взлетом по социальной лестнице. Я поднялся намного выше своих родителей: матери-наркоманки и отца, который меня бросил. Жаль только, Мамо и Папо не было рядом, чтобы разделить мой успех.

Однако порой, особенно в отношениях с Юшей, мелькали первые предвестники беды. Спустя несколько месяцев после нашего знакомства она наконец подобрала для меня верное определение. По ее словам, я был черепахой. «Всякий раз, когда возникают трудности, не трудности даже, а заминки, ты уходишь в себя. Замыкаешься словно в панцире».

Она попала в самую точку. Я понятия не имел, как преодолевать трудности в личной жизни, поэтому предпочитал закрывать на них глаза. Мог накричать на Юшу, если она делала что-то не так. Или просто встать и молча уйти. Вот единственные инструменты решения конфликтов, которые я знал. При мыслях о скандале в душе вскипала целая буря эмоций: злость, страх, тревога… Все-таки мне досталось от родных дурное наследство, как я ни хотел этого избежать.

Поэтому я пытался уйти… Юша меня не пускала. Я не раз хотел порвать отношения, но она говорила, что это глупо, ведь без нее я не справлюсь. Я закатывал скандалы и истерики. Говорил всякие гадости, совсем как моя мать, а потом ужасно жалел и стыдился. Всю свою жизнь я считал мать злодейкой, а теперь превращался в ее подобие.

На втором году обучения мы с Юшей несколько раз съездили в округ Колумбия, чтобы пройти дополнительные собеседования в юридических фирмах. Однажды я вернулся в наш гостиничный номер не в духе — завалил интервью в одной из фирм, где хотелось бы работать. Юша пыталась меня утешить, сказала, что я все равно неплохо держался — лучше, чем ожидалось, — и вообще на свете полно лучших вакансий. Но я вспылил. «Не смей говорить, какой я молодец! Не надо искать мне оправданий! Если бы я себя оправдывал, так и торчал бы до сих пор в грязной дыре!»

Я выбежал из номера и принялся бродить по улицам Вашингтона. Вспоминал тот день, когда мать после очередного скандала с Бобом увезла меня с моим любимым плюшевым пуделем в мидлтаунскую гостиницу. Мы пробыли там несколько дней, пока бабушка не убедила мать, что надо вернуться домой и решать свои проблемы как взрослая. А еще я вспоминал рассказы о том, как мать в детстве убегала с сестрой через черный ход, чтобы не проводить очередную кошмарную ночь под одной крышей с пьяным отцом. Видимо, стремление к бегству было у меня в крови.

Я стоял возле Театра Форда — исторического места, где Джон Уилкс Бут застрелил Авраама Линкольна. В магазинчике на углу продавали сувениры с портретом Линкольна. В витрине сидела огромная надувная кукла с лицом президента. Мне казалось, кукла со своей широченной улыбкой надо мной издевается. Какого черта она лыбится во все зубы? Линкольн был человеком крайне меланхоличным; если он когда и улыбался, то явно не в том месте, где ему пальнули в голову!

Я свернул за угол и через пару кварталов увидел Юшу — та сидела на ступеньках Театра Форда. Она искала меня, опасаясь бросать одного. В тот момент я осознал, что у меня проблема: мне предстоит борьба с теми же демонами, которые на протяжении многих поколений заставляли членов моей семьи издеваться над родными и близкими. Я извинился перед Юшей. Думал, она меня пошлет и мне придется несколько дней заглаживать вину. Искренние извинения — это ведь капитуляция, а когда твой противник сдается, самое время требовать крови. Однако Юша была не такой. Она вытерла слезы и спокойно сказала, что не надо больше убегать, лучше просто сесть и поговорить. А потом обняла меня и добавила, что принимает мои извинения. И вообще, главное, что я жив и здоров, а то она очень за меня переживала. На этом мы поставили в нашем скандале точку.

Юше не пришлось в детстве, как мне, сносить удар за ударом. Когда я в День благодарения познакомился с ее родными, меня поразила мирная атмосфера в их семье. Мать Юши никогда не жаловалась на ее отца. Семейных друзей не называли за спиной мошенниками и врунами. Золовки не отпускали колкости в адрес невесток. Родители Юши, казалось, искренне уважают ее бабушку и с любовью говорят о своих братьях и сестрах. Когда я спросил отца о каком-то родственнике, который давно оборвал с семьей связь, то ожидал, что сейчас мне примутся рассказывать, какой тот подонок. Вместо этого услышал сочувствие и легкую грусть, а еще, что куда более важно, житейскую мудрость: «Я до сих пор звоню ему, справляюсь, как дела. Нельзя просто взять и забыть про родного человека, пусть даже у него теперь своя жизнь. Надо поддерживать связь».