Элегия Хиллбилли

Я чувствовал себя не в своей тарелке. Всю жизнь я потратил на то, чтобы избегать подобных мест; из родного города я бежал именно от такой беспроглядной нищеты. На дворе стояла поздняя ночь. В свете уличного фонаря я видел на парковке мужчину — тот полулежал у себя в грузовике, свесив ноги из распахнутой двери, а в руке у него торчала игла для подкожных инъекций. Мне, наверное, стоило ужаснуться. Да, таков Мидлтаун. Двумя неделями ранее неподалеку, возле автомойки, нашли в машине женщину без сознания; на пассажирском сиденье у нее лежал пакетик героина с ложкой, а рядом валялся шприц.

Администратор отеля представляла собой жалкое зрелище. Вряд ли ей было больше сорока, но все в ее облике — от жирных седых волос до беззубого рта и хмурого взгляда, тяжелого, словно мельничный жернов — кричало о грузе прожитых лет. Ей выпала тяжелая жизнь. Голосом очень высоким, как у ребенка, говорила она тихо и неразборчиво, а еще очень-очень грустно.

Я дал ей кредитку, и она опешила, явно не зная, что делать с куском пластика. «Обычно люди платят наличными», — пояснила она. Я напомнил: «Я вас по телефону предупреждал, что расплачусь картой. Впрочем, если есть проблема, могу дойти до банкомата». «Ох, простите, я, наверное, забыла. Все нормально, у нас где-то была эта штуковина…» Она достала древний-древний терминал, еще из тех, что печатали чек на желтой бумаге. Когда я забрал карточку, женщина скорбно посмотрела на меня, словно узник, осужденный на пожизненное, и сказала: «Приятного вам отдыха». Накануне, во время телефонного разговора, я предупреждал ее, что комната не для меня, а для моей матери, оставшейся без дома.

Я только что окончил Йельскую школу права, публиковался в престижнейшем юридическом журнале и вступил в коллегию адвокатов. За пару месяцев до этого мы с Юшей поженились. На празднество в восточном Кентукки собралась вся моя семья. Фамилию сменили мы оба, став четой Вэнсов. Так я наконец обрел то же имя, что и близкие мне люди. У меня была хорошая работа, новый дом, любимая жена и счастливая жизнь в чудесном городе Цинциннати. Мы с Юшей переехали туда ради стажировки, а потом решили там обосноваться, построили дом и обзавелись парочкой собак. Получилось! Я осуществил «американскую мечту»!

По крайней мере, так выглядело со стороны. Однако подъем на социальном лифте никогда не дается легко, и мир, который я оставил за спиной, так и норовил вернуть мою жизнь в прежнее русло. Я не помню всей цепочки событий, которые привели меня в тот отель, но главные вехи могу назвать. Мать снова подсела на наркотики. Украла у пятого мужа какие-то семейные реликвии и обменяла их на очередную дозу. Он в отместку выгнал ее из дома и подал на развод. Так мать осталась без крыши над головой.

Хотя я клялся, что никогда больше не буду ей помогать, человек, который давал эту клятву, стал другим. Я вновь проникся христианской верой, которую отверг много лет назад. Впервые понял, сколь глубоки эмоциональные травмы, полученные матерью в детстве, и осознал, что эти раны никогда не заживут. Поэтому услышав, что мать в беде, я не стал кричать на нее и бросать трубку. Я предложил ей помощь.

Я обзвонил отели Мидлтауна, пытаясь по телефону найти ей жилье. За гостиничный номер на одну неделю предстояло выложить целых сто пятьдесят долларов, но я решил, что тем самым выиграю время, чтобы разработать дальнейший план действий. Одна загвоздка: в отеле не принимали оплату по телефону, поэтому посреди ночи мне пришлось отправиться из Цинциннати в Мидлтаун (примерно час езды в одну сторону), чтобы обеспечить матери хоть какую-то крышу над головой.

Мой план был довольно простым. Я дам матери немного наличных на первое время, она подыщет себе съемное жилье, накопит денег на оплату рабочей лицензии и переедет потом в свой дом. А я буду контролировать ее финансы, чтобы избежать ненужных расходов.

Наверное, мой план мало чем отличался от тех «условий», которые в свое время выдвигали Папо и Мамо, но я убедил себя, что в этот раз все выйдет иначе.

Хотелось бы сказать, что помощь матери ничего мне не стоила. Что я примирился с прошлым и сумел решить все проблемы. Что, вооружившись сочувствием и пониманием, я терпеливо помогал матери преодолеть ее зависимость… На деле в той грязной гостинице я едва сдерживал тошноту, а контроль над финансами потребовал гораздо больше времени и терпения, чем я изначально рассчитывал.

Милостью Господней я больше не бегал от матери. И все равно не мог в один миг стереть наше прошлое: по-прежнему злился на нее за тот путь, который она для себя избрала. По возможности поддерживал ее материально и духовно и в то же время давал себе отчет, что мои ресурсы небезграничны; я был готов проявить эгоизм, если вдруг придется выбирать между собственными счетами и материнскими.