Недавно я обедал с одним парнишкой, который в свои пятнадцать лет очень похож на меня прежнего. Мать Брайана, как и моя, подсела на наркотики, а с отцом у него отношения не сложились. Он приятный, спокойный, с добрым сердцем. Всю жизнь прожил в Кентукки; и обедали мы в местном ресторанчике быстрого питания, потому что других приличных мест в городе просто нет. Пока мы болтали, я заметил некоторые странности, на которые мало кто обратил бы внимание. Брайан, например, не захотел делиться со мной молочным коктейлем, что было необычно для мальчишки, в конце каждой фразы добавляющего «пожалуйста» или «спасибо». Он быстро расправился со своей порцией и стал шарить по залу взглядом, явно не решаясь о чем-то попросить. Я похлопал его по плечу и спросил, не заказать ли еще чего-нибудь. «Д-да, — робко вымолвил он, опустив глаза. И почти шепотом добавил: — Можно мне еще картошки фри?» В 2014 году в одной из самых богатых стран мира подросток голодал, но боялся попросить добавки. Помилуй нас, Господь!
Спустя несколько месяцев после нашей встречи у Брайана неожиданно умерла мать. Хотя он давно с нею не жил (к тому времени мать лишили родительских прав), все же новости о ее смерти воспринял не так легко, как можно было бы ожидать. Дело в том, что люди вроде Брайана и меня рвут связи с родителями не из безразличия — мы делаем это лишь затем, чтобы выжить. Однако по-прежнему любим своих близких и не теряем надежды на воссоединение семьи. Иными словами, на путь самосохранения нас толкает либо здравомыслие, либо законодательство.
Встал вопрос: что теперь будет с Брайаном? У парня нет бабушки с дедушкой, и хотя ему повезло остаться с родней и не угодить в приемную семью, его участь предрешена и о «нормальной жизни» можно уже не мечтать. За свою короткую жизнь парнишка и без того успел набить шишек, а вскоре ему предстоит выбирать себе судьбу: образование и карьеру — в общем, принимать решения, которые нелегко даются даже детям из обеспеченных семей.
Его будущее теперь зависит от людей, которые находятся рядом: от родственников и знакомых вроде меня, от всей нашей ватаги хиллбилли. Чтобы спасти парня, черт возьми, нам надо очнуться! Смерть матери — просто очередная паршивая карта, выпавшая Брайану, но в колоде еще немало козырей, вполне способных переменить расклад: например, окружение, которое подскажет правильную дорогу, или церковь, которая посулит защиту и преподаст урок христианской любви и смирения. Все зависит от того, найдет ли Брайан поддержку и понимание со стороны родни и соседей.
Я верю, что круче нас, хиллбилли, на этой планете никого нет. Мы способны прирезать каждого, кто неодобрительно выскажется в адрес нашей матери. Скормить наглецу трусы, чтобы отстоять честь сестры. Но хватит ли нам сил помочь ребенку вроде Брайана? Сумеем ли мы убедить подростков вроде меня жить в мире с реальностью, а не абстрагироваться от нее? Сможем ли взглянуть на себя в зеркало и признать, что наше поведение идет во вред нашим детям?
Государственная политика способна лишь подтолкнуть нас в верном направлении, ни одно правительство не сумеет решить все проблемы за нас.
Вспомните, как мой двоюродный брат Майк продал дом своей матери — дом, который принадлежал нашей семье более века, — потому что иначе его разграбили бы соседи. Мамо перестала покупать внукам новые велосипеды, потому что они, даже пристегнутые цепью, то и дело исчезали с крыльца. В старости она боялась открывать дверь, ведь соседка — взрослая и вполне трудоспособная женщина — постоянно клянчила у нее деньги, которые, как потом оказалось, спускала на наркотики. Эти проблемы породили не корпорации и не элиты. Мы сами их создали — значит, нам их и решать.
Нам необязательно жить так, как живут власть имущие в Калифорнии, Нью-Йорке или Вашингтоне. Нет нужды работать не разгибая спины по сто часов в неделю в юридических фирмах или инвестиционных банках. Не надо скучать на коктейльных вечеринках. Нужно лишь создать такое общество, чтобы Брайаны и Джей Ди получали путевку в жизнь. Пока не знаю, что именно необходимо делать, зато знаю, с чего начать: перестать винить во всем Барака Обаму, Буша и безликие компании и спросить себя: а что могу сделать я? Как мне изменить мир к лучшему?
Интересно, снятся ли Брайану, как и мне, дурные сны? Двадцать лет я страдал от одного и того же кошмара. Первый раз я увидел его в семь лет, когда гостил в доме обожаемой Мамо Блантон. Во сне я стою в огромном зале какого-то дома на дереве, как у эльфов Киблера[75]
где только что прошла вечеринка, еще даже не убрали столы и стулья. Со мной Линдси и Мамо. Вдруг в дальнем углу зала появляется мать и несется на нас, расшвыривая во все стороны мебель. Она орет, но голос звучит неразборчиво, как из неисправного радиоприемника. Мамо с Линдси бегут к какой-то дыре в полу; видимо, там лестница. А я отчего-то мешкаю, и, когда добираюсь до выхода, мать уже совсем рядом — вот-вот схватит! Тут я всегда просыпаюсь и понимаю, что не только угодил во сне в лапы чудовища, но и сестра с бабушкой меня бросили.