Электра

Золоченый лик статуи оставался бесстрастным. Я прикусила щеку, чтобы еще чего-нибудь не сказать. Любовь, красота – вот это, наверное, дар, хоть красота Елены убийственна – подстрекательство к войне и смуте. Но скажи ей об этом – отмахнется, как и остальные, несмотря на всю сердечность своих слов. Посему, сложив руки на груди, я хранила молчание. Она вроде бы все понимала, но начни ей только объяснять, приоткрой хоть краешек видения, потрясавшего мой разум, сумела бы, конечно, как-нибудь обойти правду, уклониться от истины и вместо этого услышать совсем иное.

– Ты пришла с подношением, – сказала я. – Это мудро – прибегнуть к Аполлону, едва прибыв в наш город. Будущей троянской царевне почтить его полезно.

– Ты права.

Она вскинула голову, и хоть осталась невозмутимой и дружелюбной, а все же некая дверь между нами закрылась. Я вернулась к роли жрицы, занялась обрядами, известными наизусть, изо дня в день одними и теми же, которых могла держаться, даже когда все вокруг, кажется, менялось, шаталось, шло вкривь и вкось. Постоянство – вот настоящий дар. Прочный каменный пол – лбом приложиться, да стены вокруг – мое убежище, пусть лишь на время, пока не ворвется буря, а она близится, я-то знала.

Елена ушла, я не смотрела ей вслед. Не сомневалась, что она вернется, и, вопреки самой себе, испытывала неугасающее любопытство и тягу к ней – посторонней в этом городе, как и я.

Знала ведь, что так оно и будет, и все же не смогла подготовиться к той минуте, когда на горизонте показался греческий флот – необозримый строй длинных кораблей с изогнутыми носами, перекрывший край света. Кораблей во множестве, доселе невиданном.

Даже Елена поразилась – Елена, продолжавшая навещать меня в храме и после первого нашего разговора и беседовать со мной, как с обычной родственницей, сестрой своего мужа, подобно, скажем, Андромахе, жене Гектора.

– Собрали, похоже, всех боеспособных мужчин до единого со всех до единого островов, – сказала Елена, накрутив на палец завиток, выбившийся из прически и колыхавшийся у прекрасного лица.

Воздух в сгустившихся сумерках был неподвижен, в небе оживали, разгораясь, звезды. Вдали от городских стен, на морском берегу, греки разбивали лагерь. Не верилось даже, что их так много. А в Трое панический страх смешался с необычайным возбуждением – кипела работа: мы готовились. Наконец-то напряжение спало, ожидание возмездия подошло к концу. Прежде чем напасть, греки отправили к Приаму послов, и вся Троя, затаив дыхание, ждала, пожертвует ли он Еленой, но он не пожертвовал. И вот явилось войско. Дрогнет царь, увидев, сколь оно велико? Мучил ли Елену этот вопрос? Что он отдаст ее им, вернет мужу? Даже если бы отдал, они не ушли бы, конечно, этим удовольствовавшись. Тысячам мужчин, явившимся из-за моря, покинув свои дома, явно посулили много больше, чем одна-единственная женщина. Тут незачем предвидеть будущее, ясно и так, что этого недостаточно.

– Почему их так много? – спросила я.

Слегка наморщив лоб, она качнула головой.

– Не знаю.

Боится она, интересно? И что с ней будет, когда войско сокрушит городские стены? Моя судьба, подобно судьбам прочих троянок, представилась гораздо отчетливей. И ужасала. Здесь мне с моим проклятием, вызывавшим лишь всеобщее презрение и досаду, жилось несладко, но это пустяк в сравнении с тем, что ожидает меня, если город падет – или когда падет, ведь именно такой исход я увидела в день возвращения Париса.

Дни напролет над равниной оглушительно звенела бронза – а ведь когда-то можно было, покинув изжаренный солнцем город, выйти туда и под крики чаек, круживших в вышине, подставить щеку свежему морскому ветерку. Теперь мы все стали узниками Трои – все, кроме мужчин, которые, натянув на заре доспехи, змейками, будто полчища муравьев, выползали на берег. К ночи возвращались – избитые, покалеченные, все в крови. Поле брани усеяли мертвецы – пронзенные мечами и копьями, они лежали, глядя в никуда остекленевшими глазами, а в ранах их загустевала кровь и вокруг роились, жужжа, тучи мух. Время от времени заключалось перемирие, и греки с троянцами уносили трупы. Дым погребальных костров душил небеса, вздуваясь над раскинувшимися на побережье греческими станами и извергаясь из нашего осажденного города. Теперь Трою покидали лишь покойники.

13. Клитемнестра

Явившись, он назвался просто путником. Я на него едва взглянула. Распорядилась, махнув рукой девушкам-рабыням, чьих лиц не различала больше:

– Приготовьте ему пищу, ванну и постель.